Смешенье
Шрифт:
– Потому же, почему этого не сделал паша в Алжире, – отвечал Мойше.
– У герцога множество общих дел с корсарами, – добавил Джек. – Он не смеет ссориться с пашой, нарушая условия плана.
– Я ждал более пристального осмотра, – сказал мистер Фут, обнимая себя руками, как от холода, и беспокойно косясь на ящики с золотом.
– Он знает, что мы что-то забрали с вице-королевского брига. Что-то ценное, раз мы рисковали жизнью, оставаясь перед Санлукар-де-Баррамеда несколько часов и перетаскивая это к себе. Если бы мы не нашли ничего, то сразу рванули бы прочь, –
– Но знает ли он, что это? – спросил мистер Фут. Сейчас их могли слышать другие гребцы, поэтому он говорил обиняком.
– Ему неоткуда знать, – сказал Джек. – С галиотом он общался посредством горна, о сигналах договаривались заранее, и вряд ли был сигнал для тринадцати.
Слово «тринадцать» означало у них «в двенадцать или тринадцать раз больше денег, чем мы рассчитывали».
– И всё же мы знаем, что алжирский паша отрядил вперёд быстроходное судно с приказом не пускать нас во все левантийские порты.
– Во все, за исключением одного, – поправил Евгений.
– Разве он не мог сообщить на Мальту о тринадцати?
Подошёл Даппа.
– Вы забываете задать очень любопытный вопрос, а именно: знает ли паша?
У мистера Фута лицо стало скандализованное, у Евгения – задумчивое.
– Ещё бы ему не знать! – вскричал мистер Фут.
Даппа спросил:
– Ты не заметил, что всякий раз, как раис говорит с кем-то, не знающим о тринадцати, он старается, чтобы рядом оказался я?
– Единственный из нас, кто понимает турецкий, – заметил Евгений.
Джек:
– Думаешь, аль-Гураб хранит тринадцать в тайне?
Евгений:
– Или хочет нас в том уверить.
Даппа:
– По-моему, просто даёт нам это понять.
Мистер Фут:
– С какой целью?
Даппа:
– Когда Иеронимо произносил речь о кровных братьях, а вы все закатывали глаза, я случайно взглянул на Наср аль-Гураба и увидел, как он сморгнул слезу.
Мистер Фут:
– Ну и ну! Поразительно!
Джек:
– Кабальеро, аристократу до мозга костей, трудно было признать то, что мы все давно чуяли нутром, а именно, что здесь, среди обездоленного отребья, мы нашли своё естественное место в мире. Может быть, раиса тронул суровый пафос этой сцены.
Даппа:
– Раис – берберийский корсар. Такие, как он, обращают в рабство испанских грандов забавы ради. Я думаю, он встал на нашу сторону.
Мистер Фут:
– Тогда почему он не скажет этого прямо?
Даппа:
– Может быть, он и говорил, а мы не слушали.
Евгений:
– Если таков его план, то всё решится на Мальте. Быть может, он просто не торопится раскрывать карты.
Джек:
– Тогда всё определит письмо, которое доставил француз. И, к слову, сдаётся, мы задерживаем церемонию.
Наср аль-Гураб удалился в тень шканцев вместе с остальными сообщниками, и теперь все нетерпеливо поглядывали в сторону четвёрки.
– Я не умею читать, – сказал Джек.
Когда письмо вернулось к раису, тот сломал печать и развернул бумагу.
– Латинские буквы, – посетовал турок и отдал письмо Мойше, который произнес: «Оно на французском». Вреж Исфахнян, когда послание добралось до него, объявил, что оно не на французском, а на латыни, и передал бумагу Габриелю Гото, который и перевёл письмо – хотя Иеронимо и заглядывал ему через плечо, морщась или кивая в зависимости от качества перевода.
– Оно начинается с описания очень большого недовольства в домах вице-короля и Хакльгебера в день после нашего приключения, – начал иезуит на сабире со своим чудным акцентом, но его слова едва не утонули в хохоте Иеронимо, потешавшегося над чем-то, что Габриель выпустил. Тот подождал, пока Иеронимо уймётся, и продолжил: – Он пишет, что его дружба с нами крепка, и советует не бояться того, что каждый порт в христианском мире кишит сейчас лазутчиками и наёмными убийцами, жаждущими получить награду за наши головы, которую объявил Лотар фон Хакльгебер.
Несколько слушателей обеспокоенно поглядели на Ла-Валетту, проверяя, можно ли достать их оттуда из ружья или даже из пушки.
– Он хочет нас застращать, – фыркнул Евгений.
– Простая формальность, – вставил Джек. – Как это зовётся?..
– Вступление, – подсказал Мойше. Габриель продолжал:
– Он пишет, что получил с быстроходным судном известия от паши, и знает, что всё прошло в точности по плану.
– В точности?! – с лёгкой тревогой переспросил Мойше, изучая лицо аль-Гураба. Раис спокойно выдержал его взгляд и пожал плечами.
– Соответственно он не видит причин отступать от плана. Как условлено, он одолжит нам четыре дюжины гребцов, чтобы мы не отстали от флота по пути в Александрию. Припасы доставят через несколько часов. Тем временем с яхты пришлют шлюпку за раисом и старшим янычаром, дабы те выбрали гребцов.
Тут все заговорили разом, и прошло некоторое время, прежде чем отдельные разговоры удалось соединить в один. Мойше добился этого, ударив в барабан. Все смолкли – звук, которому каждый из них привык подчиняться, напомнил, что они по-прежнему числятся невольниками в конторских книгах алжирского казначейства.
Мойше:
– Если Инвестор не узнает про тринадцать до Каира, то потребует объяснить, почему мы не сказали сразу! – (укоризненно глядя на раиса). – Он поймёт, что мы собирались его надуть, а потом струхнули.
Ван Крюйк:
– Какая нам печаль, что этот паскудник будет о нас думать? Мы не собираемся впредь вести с ним дела.
Вреж:
– Это недальновидно. Власть Франции в Египте – и особенно в Александрии – очень сильна. Он может крупно нам навредить.
Джек: