Смешная русская история (статьи)
Шрифт:
Или вот: «Жила будто бы много тысяч лет назад на Уральских горах чудь белоглазая. И был будто бы у чудского народа один на всех топорик. Ежели надобно какому–нибудь чудину топорик, он кричит на соседнюю гору, и топорик ему тот перебрасывает с горы на гору. А когда пришли русские на Урал, и услышала чудь колокольный звон, то выстроила себе в глухих местах подземные убежища. Но и в леса проникли русские. Тогда чудь подрубила столбы своих подземных жилищ и сама себя похоронила».
Я все это вытащил из книги Демина в чистом, так сказать, виде и для своей надобности. Сам же он, свихнувшийся на эзотерике и «всеобщем разуме», смешал только что процитированные сведения со «снежным человеком», древнеарийской богиней любви Рати, потом Агарты, «энергетической структурой живой Земли», «тайной базой космических пришельцев», «сомати» из Гималаев
Для моей же концепции все эти сведения о чуди очень важны. Все сверхестественное, накопившееся за века в безграмотных русских головах, одурманенных еще более непонятным христианством, я безжалостно отбрасываю. Суть же такова: чудь ловили слово селедку тралом и немедленно продавали в Кафу. Обезумевшей чуди, вообще не знавшей оружия по многочисленным свидетельствам современников, ничего не оставалось, как прятаться куда придется, в пещеры, в вырытые подземелья, в общем «уходить под землю», растворяться в пространстве, делаться невидимками.
И трагедия эта была настолько великой, что безграмотные народы сохранили все это в веках.
3. «Загадки Урала и Сибири»
3.1. «Геракл»
Меня даже в малой степени не интересуют воззрения Демина. Более того, во всю его чертовщину с новыми «учеными» названиями поверить может только такой же эзотерик как он сам. Встречаются в природе. Но он трудолюбивый человек и гораздо начитаннее меня. Но и я этим трудом занялся на пенсии, а раньше был производственным горным инженером без выходных, но с ежедневными авариями, так что особо не начитаешься. Поэтому я читаю Демина как дурак читает энциклопедию – подряд, но невнимательно, а то, что понравится – основательно. И вот, попадается мне цитата из Лукиана (ок. 120 – после 180 – времена Марка Аврелия, римского императора):
«Геракла кельты называют на своем местном языке Огмием, причем изображают этого бога в очень странном виде: он у них оказывается глубоким стариком, с плешью на темени, с совершенно седыми остатками волос на затылке, с кожей, сморщенной и загорелой до черноты, как у старых мореходов. Скорее можно было бы предположить, что перед нами – один из подземных обитателей Тартара, какой–нибудь Харон или Иапет, словом – кто угодно, только не Геракл. Но и в таком образе Огмий сохраняет все же снаряжение Геракла: львиная шкура накинута, палицу держит в правой руке, колчан подвешен, и натянутый лук выставляет вперед левой рукой, — словом, что касается снаряжения, это настоящий Геракл. Я думаю, признаться, что кельты в насмешку над эллинскими богами придают Гераклу столь противный обычаю вид и подобным изображением бога мстят ему за то, что он однажды совершил нападение на землю их и угнал добычу, — когда в поисках стад Гериона он пробежал большую часть западных стран. Впрочем, самое непонятное в этом изображении – еще впереди. Дело в том, что этот Геракл, хотя и старик, влечет за собою целую толпу людей, причем все привязаны за уши. А привязью служат тонкие цепочки, из золота и электрона сработанные и подобные прекраснейшим ожерельям. И вот, люди увлекаемые столь слабой цепью, даже не помышляют о бегстве, хотя они могли бы легко убежать, и вообще не сопротивляются и ногами не упираются, не откидываются всем телом назад, борясь с увлекающей цепью, напротив, со светлыми и радостными лицами они следуют за уводящим их богом и, славословя его в один голос, сами спешат и, желая забежать вперед, ослабляют узы, и, кажется, опечалены будут, если получат свободу».
Я, прочитав эти слова, сразу же представил себе госпожу Религию в образе этого хитрого лысого старца в маскарадном костюме рыцаря и народы, которые он ведет за уши. За что же еще их вести как не за уши? «Имеющий уши – да слышит». И золотые цепочки обещаний «вечной жизни» представил себе. И безмозглую толпу, которая во все это верит. И не только верит, но и бежит впереди дыма паровоза. И понял, что «все там будем». Неизбежно это. Кстати, понял и то, что сам Геракл тут не причем. Это просто X или Y – неизвестная величина, но несомненно – какой–то из богов, скорее всего мусульмано–христианских. То есть, это блестящая пародия на религию.
А Демин обиделся на Лукиана именно за Геракла: «Геракл–Огмий, о котором Лукиан в III веке новой эры мог сказать мало чего вразумительного (выделение – мое), а потому предпочел иронизировать, — в действительности
Но не в этом же, наконец, дело. Зачем Демину вообще потребовался сам Лукиан и, в особенности, данная цитата? Читаю, вот он подкрадывается: «…Геракл, как говорит в одной из Олимпийских од Пиндар, «достиг земель, что за спиной ледяного Борея», и … получил эпитет Гиперборейского. Замечу, что Борей – холодный ветер, чаще северный, но может быть и, например, восточным. Кажется Демину, что он на месте, а потому аж кричит: «Так вот он, оказывается, каким был, этот Гог – князь Роша, Мешеха и Фувала (то есть России, Московии и Тулы)!» (Библия – мое).
Все, доказано, мы – наследники Геракла, сами Гераклы и вообще – центр Мира. Или даже так: не от Рюрика мы все, прямиком – от Геракла.
Я не сомневаюсь, что Демин долго искал в пыли веков, кто же окажется из древних богов или героев «за спиной Борея»? Единственного нашел, но и тот – с «браком». Брак этот быстренько исправил, обелил свою находку, поставил почти ровесников Геракла – Лукиана на место, за «вранье». Что и требовалось доказать.
Я, пока писал все это, вспомнил, что и мне Лукиан несколько знаком. У Эрнеста Ренана в книге «Марк Аврелий и конец античного мира» середины позапрошлого века даже есть глава «Цельс и Лукиан», а в ней слова: «Цельс был другом Лукиана и разделял скептицизм великого насмешника». Чем же занимались два друга? Не одного же старика–Геракла нам представили с «золотыми цепочками» в руке, другим концом привязанными за наши уши?
Ренан так характеризует Цельса: «Сам Вольтер не лучше разбивает библейскую историю: невозможности книги Бытия, понимаемой в прямом ее смысле, наивное ребячество рассказов о сотворении мира, о потопе, о ковчеге. Ярко выставлен кровавый, жестокий, эгоистичный характер еврейской истории, странность божественного выбора, отдавшего предпочтение такому народу и назвавшего его народом Божиим. Злобность еврейских насмешек над другими сектами резко порицается, как выражение несправедливости и гордости. Весь мессианический план иудео–христианской истории, основанный на преувеличенном значении, которое люди, и в особенности евреи, присваивают себе во вселенной, опровергнут рукою мастера. Зачем Богу сходить на землю? Для того ли, чтобы узнать, что у людей делается? Да разве ему не известно все? Разве так ограничено его могущество, что он ничего не может исправить, не придя сам в мир или не послав кого–нибудь? Или затем, чтобы его узнали? Это значило бы приписывать ему чисто людское тщеславие. И почему так поздно? Почему в это время, а не в другое? Почему в этой стране, а не в другой? Апокалипсические теория разрушения мира огнем, воскресение также победоносно опровергается. Странное притязание сделать бессмертным навоз, гниение! Цельс торжествует, противопоставляя этому религиозному материализму свой чистый идеал, своего беспредельного Бога, не проявляющегося в ткани конечных вещей».
Лукиана Ренан представляет так: «Во второй половине II века, мы, действительно видим одного только человека, который, стоя выше всех предрассудков, имел бы право посмеяться над всеми человеческими безумствами, и одинаково обо всех пожалеть. Этим человеком, самым сильным и самым и самым прелестным умом своего времени был Лукиан». <…> «Он был первым проявлением той формы человеческого гения, которой полнейшим воплощением был Вольтер, и который во многих отношениях есть истина. Так как человек не может серьезно разрешить ни одной из метафизических задач, которые он неосторожно возбуждает, то что делать мудрому среди войны религий и систем? Не вмешиваться, улыбаться, проповедовать терпимость, человечность, беспритязательную благотворительность, веселость. Зло в лицемерии, в фанатизме, суеверии. Заменить одно суеверие другим, значит оказать плохую услугу бедному человечеству». <…> «Лукиан является нам, как мудрец, заблудившийся в мире безумцев. Он не питает ненависти ни к чему и смеется над всем, кроме серьезной добродетели».