СМИ в Древней Греции

Куле Коринна

И все же начать надо с масштабного ограничения: полное и безоговорочное право гражданства даровалось чужакам лишь в очень редких случаях. Даже в архаическую эпоху, когда полисы были относительно открыты для иноземцев, греков и негреков, последним гражданство предоставлялось лишь изредка. Чтобы показать свое расположение к Крезу, осыпавшему приношениями святилище Аполлона, Дельфы решили предоставлять лидийцам, которые обратятся с соответствующей просьбой, гражданские права [425] , но то был исключительный случай. В колониях эллинизированные чужеземцы почти никогда не входили в состав полиса. В классическую эпоху государства все больше и больше закрываются по отношению к грекам-иноземцам; можно предполагать, что варварам натурализоваться было еще труднее.

425

Sylloge3 №7.

Существовали, однако, вполне

комфортные статусы, например, статус метека, этимологически «живущего вместе». Метеком считался иноземец, постоянно проживающий в полисе и в целом достаточно хорошо в него интегрированный. Подобный статус существовал приблизительно в восьмидесяти полисах. В случае, если они с самого начала записывались в соответствующий список, платили налоги и работали в полисе, метеки получали значительную часть гражданских прав — за исключением политических. В целом с ними обращались хорошо; ремесленники и мелкие торговцы, они также часто занимались международной торговлей и становились менялами, что их сильно обогащало. Они могли участвовать в полисных празднествах, таких, как афинские панегирии. В IV в. до н.э., когда число негреческих метеков увеличилось, они получили возможность молиться своим богам и возводить святилища. Постоянно проживающие иноземцы могли, в исключительных случаях, быть произведены в ранг исотела, «платящего те же налоги», что освобождало их от налогов на жилье, или получить разрешение на владение собственностью.

Особым статусом обладали проксены. Как и метеки, они могли быть греками и негреками. То были официальные «друзья гостя», имевшие тесные отношения с определенным полисом и обязанные принимать у себя греков из того полиса, который представляли: проксен Афин в Ольвии, например, должен был расквартировывать и водить по городу заезжих афинян, а также давать им необходимые разъяснения. Такие обязанности требовали времени и немалых средств: один агригентянин [426] , по преданию, разместил у себя пятьсот всадников! Как ни странно, этого статуса добивались и предоставлялся он скупо. Нужно было оказать услуги полису, проксеном которого гражданин желал стать, составить письменное прошение, подать его Народному собранию, а часто и заручиться напоследок поддержкой какого-нибудь влиятельного политического деятеля.

426

Житель Агригента, города на южном берегу Сицилии.

Такая популярность объяснялась престижем и многочисленными привилегиями, которыми пользовались проксены. Прежде всего следует упомянуть об общественном признании дома и в полисе, интересы которого они представляли. Общественные гостеприимны не ограничивались приемом иноземцев. Их часто избирали послами, следовательно, то были влиятельные персоны, которые могли играть важную роль в международных отношениях. В понтийских городах афинские проксены занимали ведущее положение в торговле, за что их ценили в Афинах. Наконец, в тех частых случаях, когда они решали обосноваться в городах, интересы которых представляли, они пользовались преимуществами и там.

Разумеется, картина становится не столь радужной, если рассмотреть прочие категории чужеземцев: рабы, которые могли быть и эллинами, но часто оказывались негреками, захваченными на войне или попавшими в плен к пиратам, не имели никаких прав и подвергались жестокому обращению. Не баловали особой заботой и заезжих путешественников; они чаще всего размещались у городских ворот или в портах.

Интеграция негреков в полис была, таким образом, возможной, часто легкой, но никогда полной. Не будучи в состоянии участвовать в политике, они довольно мало интересовались тем, что составляло суть полисной жизни. Но, как вы могли заметить, подлинного различия между греческим и негреческим чужаком не существовало. Эта страна не знала проблем иммиграции, которые переживают наши общества, — отчасти, возможно, потому, что приток иностранцев всегда считался необходимым для развития полисов: в Афинах такой приток был вызван подъемом Пирея, повлекшим за собой экономический рост. Статус метеков никогда не ставили под сомнение даже самые консервативные авторы. Кроме того, статус иностранцев был договорным и индивидуальным, а не коллективным, поэтому они никогда не воспринимались как «масса», как некая неопределенная общность.

Проблема языка; переводчики

На каком же языке происходило общение с иноземцами? В полисе, как правило, на греческом. В архаическую и классическую эпохи смешение народов в городах позволяло всегда иметь под рукой кого-нибудь, кто говорил одновременно и на родном языке, и по-гречески: многочисленные рабы и метеки могли от случая к случаю или постоянно служить переводчиками, а уж второе поколение, дети новоприбывших, было по необходимости двуязычным.

Даже перевод письменных текстов, требующих более глубоких лингвистических познаний, чем устное общение, не представлял никаких сложностей, во всяком случае, в городах. Так, Фукидид рассказывает о послании, направленном персами спартанцам и перехваченном афинянами:

Следующей зимой Аристид, сын Архиппа... захватил в Эйоне на Стримоне перса Артаферна, направлявшегося от персидского царя

в Лакедемон. Артаферна перевезли в Афины, где его послания перевели с ассирийского письма [427] и прочитали. Помимо прочего, содержание их в основном сводилось к следующему: царь не понимает, чего хотят лакедемоняне, так как все их послы, приезжавшие к нему, говорили разное; и вот, если они желают ясно объясниться, то должны с этим персом отправить к нему послов [428] .

427

А не «с ассирийского языка», как говорится во французском переводе. Письма написаны клинописью, т.е. либо на ассирийском, либо на древнеперсидском.

428

Фукидид, IV, 50, 1—2 (пер. по изданию, подготовленному ГА. Стратановским, A.A. Нейхард, Я.М. Боровским).

Из текста явствует, что и афиняне, и спартанцы могли во всех подробностях разобрать довольно длинное и сложное письмо на ассирийском или персидском. Формулировка Фукидида не оставляет сомнений в том, что письма переводились в два этапа: сначала их транскрибировали, затем переводили. Историк, однако же, не упоминает, кто был переводчиком (или переводчиками). Во всяком случае ясно, что найти таковых не составляло особого труда.

Надо думать, что при поездках в другие страны тем более можно было без особых хлопот обнаружить людей, говорящих по-гречески: повсюду, где существовали колонии, путешественник не мог не встретить либо греков, способных объясниться на местном наречии, либо, скорее, автохтонов, изучивших греческий для налаживания отношений с соответствующим полисом. В то же время мы видели, что плавания были в основном каботажными, так что было нетрудно, даже направляясь в еще не освоенную местность, во время одной из стоянок взять на борт на один или несколько дней импровизированного «проводника», говорящего и немного по-гречески, и на местном языке. Ну а в таких странах, как Персия или Египет, существовали профессиональные переводчики. Со дня основания греческого города Навкратиса правивший тогда Египтом фараон Псамметих вверил заботам обосновавшихся на его земле ионийцев и карийцев

...египетских юношей на обучение эллинскому языку. Эти египтяне — предки теперешних толмачей в Египте [429] .

В великой Персидской империи недостатка в переводчиках не было. Опять-таки согласно Геродоту, Дарий сумел наладить общение между греками и мидийцами, чтобы они через переводчика обсудили весьма серьезную проблему относительности обычаев [430] .

У нас не так уж много сведений об этих толмачах, временных или постоянных, но в этом нет ничего удивительного. В архаическую и классическую эпохи они, видимо, не образовывали фиксированной профессиональной группы, поэтому говорить об их принадлежности к таковой не представляется возможным. Если древние авторы их и упоминают, то только в тот момент, когда необходимо наладить общение: тогда нужно искать переводчика, посылать его к имяреку и т.п. Поэтому в текстах, посвященных, подобно сочинениям Геродота или Ксенофонта, событиям за границей, часто упоминаются толмачи. Но как только коммуникация установлена — если она развивается успешно — они становятся невидимками. Два текста, написанные с интервалом в несколько десятков лет, в этом отношении особенно показательны.

429

Геродот, II, 154 (пер. ГА. Стратановского).

430

Id., III, 38.

В I книге «Истории» Геродота Крез захвачен Киром и возведен на костер. Поскольку он стонет и произносит имя Солона, Кир посылает переводчиков узнать, кого он призывает. Переводчики беседуют с Крезом и передают персидскому царю его слова: пленник взывал к Солону, вспомнив перед лицом смерти, что тот говорил о природе человека и о человеческом счастье. Слова эти заставляют Кира задуматься, и он решает потушить огонь. После снятия Креза с костра оба царя беседуют о том и о сем, не испытывая никаких затруднений со взаимопониманием. Дело не в том, что Крез вдруг начинает понимать персидский или Кир — лидийский: просто после установления контакта историк более не считает нужным упоминать переводчиков [431] . Точно так же Ксенофонт в своем «Анабасисе», отправляясь на встречу с Севфом, царем Фракии, берет с собой переводчика, явно считая, что они с царем друг друга не поймут. Однако же приводимый далее диалог между греческим писателем и Севфом идет, как кажется, напрямую, без посредства переводчика [432] .

431

Id., I, 86 sq.

432

Ксенофонт, «Анабасис», VII, 2, 17 sq.