Смирительная рубашка для гениев
Шрифт:
Я бодро вскочил и пошел вслед за ним.
Все лица рассевшихся за столами больных были обращены в сторону камбуза в ожидании, когда, наконец, оттуда вынесут миски с хлебом. Мы уселись на свои места и тоже стали ждать.
– Слушай, Андрей, - приблизив к нему лицо, заговорил я, - а может, Алексей Алексеевич появился, тогда и через забор лезть не придется.
– Пойду спрошу.
Он подошел к санитару Дмитрию Ивановичу, зорко следившему за поведением умалишенных, и что-то у него спросил.
– Нет, не появился, - огорчил он, вернувшись.
Обед оказался вполне съедобный, да и поведение больных уже не вызывало былой неприязни.
Андрей занял очередь за таблетками, а я пошел в палату и в ожидании его лег на кровать.
Ну, вот и все! Хотя я и попривык к этому жизненному укладу, но нужно было прощаться с больничкой. "Все хорошее когда-нибудь кончается" - подумал я. Сейчас, когда я собирался бежать, мне сделалось немного грустно. Я ни капли не сожалел о проведенном здесь времени. Жаль, конечно, что не получилось экскурсии с пояснениями главврача, но я и самостоятельно узнал здесь столько интересного и не сомневался, что на роман точно хватит. Ведь главного героя нового романа я тоже решил оставить в психиатрической больнице. Как оставил меня Тот, кто пишет мой роман... Забавно! Боже мой! Как все это было давно, как давно!.. Словно в другой жизни... Сейчас в одиночестве можно было поразмышлять над дальнейшим развитием сюжета. У героя, которого зовут Андрей, умирает девушка, а его друг уговаривает Андрея лечь в больницу (развлечения ради), друга зовут Макс. И у этого Андрея тоже кажется есть друг Макс, и тайное отделение в больнице имеется,.. как и в моем романе! Как много странных совпадений.
Прервав мои размышления, широко размахивая руками, подошел Геморрой с газетой, отчаянно зажатой в огромной лапе.
– Борода! Можно я от тебя мух буду отгонять?
– Валяй, - разрешил я.
Хотя мух никаких не было, но последние часы в психушке нужно насладиться всеми ее прелестями. Кто вне стен больницы бесплатно и по собственному желанию будет отгонять от меня мух?! Геморрой расплылся в счастливой улыбке и маханул перед моим лицом газетой.
– Э! Полегче!
– распорядился я.
Он тут же умерил пыл. Глядя на опахальщика, я думал о незамысловатых, но так необходимых каждому человеку излишках прелестей жизни. Вот оказывается, где скрывается истинная свобода духа - делай, что хочешь!
– Ну что, готов?
Подошел Андрей.
– Конечно, - сказал я, не шевельнувшись.
– А давай Геморроя с собой возьмем, как консервы, если заблудимся в дурдоме, будет что есть. Геморрой, пойдешь с нами на съедение?
– Ага!
– не отрываясь от своего дела, тут же согласился Геморрой.
– Тем более, что есть его можно по частям: Геморрой боли не чувствует. Геморрой, ты боль чувствуешь?
– Не-а.
– Ну вот, а я что говорил, - его надолго хватит. Мне рассказывали, что один псих ручку утащил и ушел с отделения, полгода где-то по больнице скитался. Потом вернулся худой, бледный и вшивый... Ну чего, пошли, что ли?
Андрей развернул Геморроя и послал из палаты пенделем. Я нехотя сел и опустил ноги в тапки.
– Сначала зайдем к Анжеле.
– К какой еще Анжеле?
– Да я же говорил, к одной симпатичной девушке. У меня с ней дружеские отношения. Все равно идти через ее отделение: другого пути нет.
– А у нее какой диагноз, она-то в своем уме?.. Впрочем, я смотрю здесь все нормальные... ну, кроме тех, у кого слюни текут.
Мы прошли в столовую. Рядом с дверью, ведущей в кухню, располагалась
– Давай здесь немного поскучаем, пока они отвлекутся.
Ждать пришлось недолго. За углом вдруг раздались крики, шум возни... Там отчаянно дрались двое больных. Санитары, сжимая кулаки, ринулись на шум. Андрей тут же рванулся к двери, открыл ее и проскользнул внутрь. Собираясь последовать за ним, я чуть замешкался, в это время к двери подскочил придурковатого вида молодой человек, с улыбкой отпихнул меня в сторону и вошел, так что я даже ничего не успел сообразить. И тут же за ним бросилось еще несколько человек... потом еще... У двери образовались толкотня и давка. Я пытался как-нибудь бочком протолкнуться, но упорные и настырные сумасшедшие, не желавшие уступать друг другу, лезли и лезли в дверь, создавая пробку. А между тем откуда ни возьмись подходили все новые и новые больные, образуя уже столпотворение.
– Прочь пошли!
– теряя бдительность, закричал я и, схватив первого подвернувшегося дурика, отбросил в сторону, потом второго, третьего... Но они все прибывали и прибывали.
Из-за двери их отчаянно выталкивал Андрей. Вот сейчас шум нашей возни услышат санитары, и все пропало! Ценой неимоверных усилий я все-таки протиснулся в щель, и мы вместе с Андреем навалились на дверь, чтобы не запустить сюда все отделение. Нам стоило немалых трудов захлопнуть ее. Но трое дуриков все же просочились и стояли сейчас растерянные, глядя друг на друга, не понимая, что теперь делать с этой свободой.
Мы находились в небольшой комнатушке с зарешеченным окном. На лавке, привинченной к стене, сидела малепусенькая старушка в плаще и платочке, держа на коленях матерчатый мешок. Увидев такое скопище умалишенных, она, и без того крохотная, скукожилась в еще меньшее существо, желая, вероятно, сжаться до полного исчезновения. Андрей, не обращая внимания на старушку, раздал всем психам подзатыльники и по одному вытолкал обратно на отделение, потом открыл дверь, расположенную напротив той, в которую мы вошли.
Через незнакомое мужское отделение прошли без приключений и через очередную дверь попали на отделение, заполненное старушками вида на первый взгляд совершенно безобидного. Они в халатиках взад-вперед шаркали по коридору, поглядывая на незнакомых мужчин без интереса.
Палата была небольшая, всего на пять кроватей. На одной из них тихо лежала старушка, на дальней у окна сидела девушка в спортивном костюме.
– В медитации... придется подождать, - шепнул Андрей.
Я остановился посреди палаты, глядя на девушку. Она сидела на кровати, по-турецки скрестив ноги, руки вверх ладонями покоились на коленях, глаза закрыты. Ей было лет тридцать. Вплетенная в распущенные по плечам черные, вьющиеся волосы большая алая роза придавала ей праздничный вид, а бледное лицо и полные губы бантиком, накрашенные такой же алой, как цветок помадой - трогательную детскость. "Что за дурацкая кукольная физиономия. Вот это шиза!
– как только ее увидел, подумал я... и тут же: - Какая интересная женщина!". Я смотрел на нее со смешанным чувством изумления и восторга. Сейчас мне казалось, что я никогда не видел таких красивых женщин. Да нет, дело, наверное, не в красоте, я просто никогда не видел таких женщин.