Смоленская Русь. Княжич 1
Шрифт:
Первым делом мы зашли в жилую избу, там, два десятка оборванцев, соревнуясь кто быстрей, наперегонки хлебали из горшка чечевичную похлёбку. При нашем появлении все они повыскакивали с лавок и повалились на колени.
– Где Алексий? – спросил архимандрит у монастырских работяг, а мне, после их ответа, пояснил, что Алексий главный их мастер в колёсном производстве.
– Понятно, – ответил я ему, – брат Мефодий у вас теоретик, а Алексей практик.
– То ты, верно, подметил княжич. У Алексия золотые руки, у брата Мефодия – голова.
А мне на эти слова архимандрита вспомнилась
Как оказалось, само водобойное колесо было на зиму снято с речки, а все его механизмы, валы–шатуны разобраны и хранились прямо в этой же мастерской. Я не только тщательно осматривал все конструкции, но и активно переговаривался с отирающимися рядом рабочими, пытаясь понять, кого из них следует сманить у архимандрита к себе. Ненавязчиво я смог узнать у работяг кто из них участвовал в постройке и может в принципе смастерить подобное колесо с мельницей, про себя выделив и запомнив имена самых перспективных «робят пустошки». Покончив с расспросами, я попросил архимандрита провести меня к месту гончарного производства.
Монастырский «гончарный двор» делился на три секции. Горшки и иная глиняная посуда производилась в помещении, всё плинфяное производство размещалось прямо под открытым небом, а продукция обоих производств обжигалась в странного вида гончарной печи. Гончары весело наяривали на ножном гончарном круге: в нижней части оси он имел маховое колесо, приводимое в движение ногами. А в выкопанной посреди двора яме несколько покрытых глиняной коростой мальцов, упорно месили ногами глину с песком. Здесь я также, в ходе «экспресс–допроса», выяснил кто из присутствующих соображает в плинфяном производстве, а также имеет представление о том, как складывать печь.
После того, как по настоятельной просьбе отца Валерьяна, в местной «столовой» был утолён разыгравшийся от производственной экскурсии аппетит, мы вдвоём с архимандритом направились в его келью для приватного разговора.
– Давайте чесной отче не будем ходить вокруг да около, а сразу поговорим начистоту. Мне нужны ваши подмастерья из санного и гончарного двора, – начал я с места в карьер.
– Позволь узнать у тебя княжич, на коль они тебе потребны? – спросил архимандрит.
– Плинфы и печи я буду делать для себя, не на продажу. Водяные колёса мне потребуются для кузни. Сани и телеги я делать не буду и цену вам в этом деле не собью.
«Слова не князя, а купца, не мальчика, но мужа» – подумал архимандрит, глядя на не по годам разумного княжича, а сам спросил.
– Зачем тебе княже понадобились на кузне водяные колёса, молоть железо что ли хочешь? – с затаённой издёвкой спросил архимандрит, перекрестившись добавил, – прости меня грешного.
– Угадал отче, вместо жернов приспособим молот и будем шлак из криц выбивать.
Архимандрит с таким удивлением на меня посмотрел, что мне подумалось, уж не нимф ли у меня над головой появился … или рога, даже на всякий случай провёл ладонью по волосам, чтобы убедиться, что там ничего не выросло.
– Действительно …, – задумчиво почёсывал заросший подбородок архимандрит, –
– Ну, так как отче, уступишь мне нескольких подмастерьев?
– Кого ты хочешь забрать?
Я перечислил ему приглянувшихся мне работяг.
– Да княжич … – вздохнул архимандрит, – губа у тебя не дура и глаз–алмаз, самых лучших подмастерьев увести хочешь …
– Я попрошу князя возместить вам понесённые убытки, сумму отче назови?
– Сделаю доброе дело, так их забирай, – архимандрит решительно махнул рукой, – мастера у меня останутся, и подмастерьев они себе новых выучат.
– Спасибо чесной отче, я твой должник, потребуется от меня помощь обращайся, а за людишками я завтра княжьих челядинов с телегами пришлю, они их и заберут.
С последними словами я встал и протянул архимандриту руку, после секундного замешательства Валерьян вскочил и крепким рукопожатием были закрепили словесные договорённости.
Растерянный и весьма задумчивый Валерьян, проводил княжича за ворота. Там его уже заждались дружинники с дворянами. Конюший Борислав услужливо держал за поводья серого, в яблоках жеребца. Быстро забравшись в сёдла, кавалькада немедля тронулась в обратный путь, архимандрит лишь задумчиво их перекрестил и целиком погруженный в свои мысли удалился в келью.
Приехав из Смядынского монастыря, долго беседовал с княжескими «ключником» Жданом. И узнал от него много нового о княжеских финансах. Все доходы княжьей казны, согласно ещё действующей «Уставной Грамоты Ростислава», проистекали из следующих источников: судебные пошлины (вира, продажа, урок), налоги (прямые и косвенные) и доходы от личной собственности князя.
Главным прямым налогом (данью) было так называемое «погородие» – заранее определённая дань, взымаемая с городов. Погородье взымалось деньгами, натурой (мех, воск, мёд, хмель, жито, рыба и т.п.), на что богата данная местность и продуктами обрабатывающей промышленности – ремесленными изделиями. Всё вышеперечисленное приносило смоленскому князю около 3 000 гривен в год.
Ещё около 1 000 гривен в год князь собирал косвенными налогами: «гостиная дань» – взымалась не с товара, а лично с купца приезжавшего в Смоленское княжество; «торговая дань» – взымалась за право торговли; «мыто» – за провозимые товары; «вощец» – специальная пошлина с привозного и вывозного воска; «перевоз» – за перевоз товаров и людей через реки; «корчемное» пошлина, «весовая» пошлина – взымалась при продаже и покупке весовых товаров.
Отдельной строкой шёл церковный налог «почестье» – он взымался с городов и поступал смоленскому епископу.
Собственных монет на Руси не было, обращались лишь крупные серебряные слитки – гривны серебра (весом около 200 г.). Гривна серебра делилась (рубилась – отсюда «рубли») на 4 гривны кун. Одна гривна кун (50 г. серебра), в свою очередь, делилась на 20 ногат (1 ногата = 2,5 г. серебра), или на 50 резан/кун (1 резан = 1 г. серебра), или на 150 вевериц/векша. То есть одна веверица/векша весила 0,33 г. серебра. Роль мелких денежных единиц выполняли случайные товары – от беличьих шкурок до украшений.