Смоленский поход
Шрифт:
— Скажи мне, милая девушка, как случилось, что когда тебя бросили в воду, ты всплыла?
— Добрый господин, спасите меня, — в отчаянии взмолилась Эльза, — когда меня подвергли испытанию, мне нарочно худо связали ноги и руки, и я смогла освободить их. А так как я, как и все дочери рыбаков, хорошо плаваю, поэтому просто не смогла утонуть.
— О, мало того, что тут превышение полномочий, так налицо еще и подделка доказательств!
— Послушайте, вы, — взбешенно закричал пан Кшиштов, — что за глупости вы говорите? Я законный представитель
— Друг мой, это вы говорите глупости. Причем здесь Сигизмунд Ваза?
— А кто же, по-вашему, король?
— Если вы о Речи Посполитой, то — он. Но дело в том, что сюзерен города Риги не он, а я!
Над площадью повисла просто гробовая тишина, собравшиеся сначала просто не могли поверить в действительность происходящего, но затем, то один, то другой начали смеяться и, наконец, скоро все собравшиеся просто катались со смеху над безумцем стоящим перед ними.
— И давно вы стали нашим сюзереном? — давясь от смеха, спросил бургомистр Николас фон Экк.
— Примерно четверть часа, — последовал невозмутимый ответ.
— Но почему вы так решили?
— Потому что рейтары, окружившие площадь, служат мне!
Между тем смех на площади сменился криками ужаса, толпу, собравшуюся в чаянии зрелища, стали со всех сторон теснить неизвестно откуда взявшиеся всадники в доспехах. Другие кавалеристы, топча людей лошадьми и раздавая удары плетями и древками копий, прорезали толпу и окружили помост, где собрались лучшие люди города. Стражники попробовали было сплотиться вокруг своих работодателей, но увидев направленные на них стволы пистолетов, стали бросать свои алебарды и поднимать руки, показывая, что в них нет оружия.
Лишь некоторые из собравшихся, главным образом поляки из свиты воеводы и люди Отто фон Буксгевдена обнажили свои сабли и шпаги, однако до рубки дело так и не дошло.
— Кто вы такой? — закричал Буксгевден.
— Спросите у своего будущего зятя.
Старый барон недоуменно обернулся к мертвенно бледному Карлу Юленшерне, так и не взявшемуся за оружие.
— Что это значит?
— Это герцог Иоганн Альбрехт Мекленбургский, — глухо проговорил тот, — это проклятый герцог Мекленбургский.
— Я тоже рад вас видеть, Карл Юхан, — улыбнулся я старинному неприятелю.
— Ты рано радуешься, проклятый ублюдок, — в бешенстве закричал шведский ярл и выскочил вперед, выхватывая пистолет, — на этот раз тебе не получится поглумиться надо мной!
Но прежде чем он успел спустить курок, внимательно следивший за происходящим Федор Панин, вскинул лук и пустил стрелу, пробившую шведу горло.
— Хорошо стреляешь Федя! — Похвалил я его, — правда, я его повесить хотел, ну да что уж теперь.
— Ну так повесить и таким можно, — тихонько пробурчал Панин в ответ, накладывая на тетиву новую стрелу.
— Господа, — обратился я к взявшимся за оружие, — ей богу, спрячьте ваши клинки в ножны. Мне совершенно не хочется портить такой прекрасный
Увидев что люди воеводы и Буксгевдена убирают оружие, я обернулся к приговоренной к сожжению и, вынув кинжал, перерезал на ней путы.
— Вот что, девонька, шла бы ты отсюда. Как там твоего жениха зовут, Андрис? Вот садитесь в лодку, да плывите куда подальше. Не дадут вам здесь жизни.
Девушка, не веря еще своему освобождению, в изнеможении присела на помост. Потом спустила с него ноги и, спрыгнув, хотела скрыться, но не тут то было. Вдова Краузе, похоже, единственная во всем городе сохранившая самообладание, пристально следила за происходящим и принялась кричать во весь голос.
— Да что же это такое! Господин герцог, как вы можете помиловать эту служительницу сатаны, ведь она не прошла испытания водой? Да по ней костер плачет!
— Да что ты говоришь, — осклабился я, — эй, Корнилий, ну-ка, свяжите эту добрую женщину и киньте в Даугаву, сдается мне ей тоже не пройти это испытание.
Подчиненные Михальского, недолго думая, схватили визжащую мегеру и, наскоро скрутив веревками, отволокли к берегу. С интересом понаблюдав за этим действием, я обернулся к судьям и ратманам и бургомистру и с досадой проговорил:
— Черт побери, совсем забыл!
— Что вы забыли, ваше королевское высочество?
— Предупредить, чтобы связали не слишком сильно, а то ведь не всплывеет. Ну, да ладно, утонет, значит утонет. Я с вами вот что хотел обсудить, в вашем городе постоянно творится беззаконие. Пока он принадлежал королю Сигизмунду, мне не было до этого дела, но более терпеть это я не намерен!
— О каких беззакониях вы говорите?
— Ну, как же, превышение полномочий, подлог доказательств в суде, оскорбление величества…
— О чем вы говорите, какое оскорбление?
— То есть, по-вашему, это нормально когда жители города смеются над своим сюзереном, а его бургомистр титулует русского царя герцогским титулом? Определенно, это является оскорблением величества! Кстати, по всем законом за подобное полагается смертная казнь.
— Вы не являетесь законным московским царем, — вскипел венденский воевода, — единственный законный государь в Москве королевич Владислав.
— А вы туповаты, пан Кшиштов, вы где-нибудь видите здесь Владислава с войсками? Вот и я нет, так к чему это велеречивое словесное недержание?
— О можете издеваться теперь над нами, но очень скоро здесь будет пан Гонсевский и я посмотрю что вы запоете!
— Где-то я уже слышал эти слова… ах, да, тоже самое мне говорил смоленский воевода Глебович. Но поскольку пана литовского рефендария здесь еще нет, то давайте поговорим о более насущных делах…
Тут мои слова прервали громкие крики людей, наблюдавших за тем, как испытывают водой вдову Краузе. Оказывается ушлая баба, хотя и не смогла до конца освободиться, но все же всплыла и, выплюнув кляп, оглашала окрестности противным визгом.