Смоляночка
Шрифт:
Сказал и погрозил поручику пальцем.
Однако в доме, которым формально управляла мадмуазель Золотицкая, а фактическим хозяином которого был младший Каменский, любили бывать влиятельные особы. И не считаться с этим было нельзя. Здесь даже бывал господин Сперанский, который был воспитателем молодых наследников – Александра и Николая Павловичей. Господину Сперанскому нравилась обстановка салона и нравились беседы, которыми умело управляла умная Надин. И Державин Гаврила Романович – тоже бывалс… Бывалс здесь. И главный государев советник
А внедрив, посоветовал государю не наказывать расшалившегося и высунувшегося сверх меры юного уланского поручика, а использовать салон его содержанки, как место, где можно наблюдать… Наблюдать и поджидать, покуда враги русской короны проявятся.
Так и обросла балерина Наденька – покровителями.
И салон ее – славился отныне по Петербургу духом вольнодумства.
Ведь здесь можно было даже обсуждать и конституционную будущность России, и освобождение крестьян от рабства, что просто неприлично было для России – в соседстве с просвещенными европейскими державами… Именно так говорил господин Сперанский… И именно этому, оказывается, учил он наследников – Александра Павловича, Константина Павловича и Николая Павловича…
Но можно было здесь говорить не только о политике, но и о свободных европейских нравах. О гражданских невенчанных браках, о свободе женщин – выбирать себе любовников и быть "эмансипэ"…
Однако, однажды, свободный оазис свободного европейского слова едва не пал жертвою декларированных в нем свобод.
Случилось так, что Иван Дибич-Забалканский влюбился в Надин.
Юный корнет из Царскосельских лейб-гусар пленился тонким станом и золотыми кудрями, чистыми взорами голубых глаз и нежной белоснежной улыбкой милого рта.
Двадцатилетний Иван Иваныч Дибич-Заболканский принялся осаждать Надин, присылая ей букеты и стихи собственного сочинения.
Николя Каменский был в курсе.
Но относился к этим ухаживаниям и поползновениям лейб-гусара скептически и иронически, покуда все было в рамках приличий. Если вообще можно было говорить о каких то приличиях, сожительствуя с девушкой в невенчанном гражданском сожительстве.
Но! Но любую крепость можно взять штурмом и хитростью.
Так думал юный гусарский корнет.
Если действовать через подругу и наперсницу Надин, через мадмуазель Дюваль – и прямо в комнаты!
Когда Стрельненские уланы отбудут на маневры в Нарву. На три недели. А с ними и граф Николенька Каменский.
Корнет Иван Дибич – Заболканский сидел на диванчике в караульной комнате и занимался стихосложением.
Нынче он был назначен товарищем начальника караула в новом дворце Марии Федоровны. Государыни тем временем во дворце не было, она с Нелидовой отбыла в Петербург, и посему служба была в этот день необременительной и формальной.
В караульном помещении кроме корнета никого более не было. Его начальник – штаб-ротмистр
Теперь Иван Дибич-Заболканский, в силу малого чина своего не имея такой возможности, как наглый и борзый Рейнгарт покинув дворец отправиться к любовнице, вздыхал и мечтал о предмете своей страсти.
О Надин Золотицкой.
Корнет развалился на диванчике и свинцовым карандашом чирикал на обороте французского романа:
Персты твои тоньше алебастра египетских чаш И кудри твои золотисты что солнце в заутренний час А белизна грудей твоих словно кремния блеск Как стражду, как стражду лобзаний я вздохом надежд Что вот между кремниевых тех пирамид Рука моя властная вдоль заскользит И кудри твои золотые с моими совьет и завяжет забавник Амур И персты твои алебастра белее в Египет гоним Забавник Амур Пошлёт их он бегать по кудрям и плечам моим.
Корнет трижды перечитал написанное и остался им доволен. Затем поднялся с дивана, подошел к бюро, вынул из ящика лист гербовой бумаги, взял отточенное перо и принялся переписывать стихи, делая вензели и красиво выписывая заглавные буквы в строках с завитушками, словно был не кавалерийским корнетом, а штабным писарем.
Написав. Иван Дибич-Заболканский снова перечитал свои стихи, потом сложил бумагу вдвое и положив письмо в пакет, принялся плавить на свече коричневую плитку сургуча, капая им на все углы пакета. Потом, приложив к мягкому сургучу оставленную Рейнгартом печать, крикнул вестового.
– Пакет в Михайловский дворец. Отдать лично поручику Забродскому.
Семеновец Забродский был другом Дибич-Заболканского.
Он передаст!
И уже через два часа фея грёз корнета Ванечки станет читать только что написанные им вирши.
Рейнгардт вернулся от своей "зи-зи" не через обещанные два часа, а через три.
Вернулся довольный и без зубной боли.
Что творит с людьми любовь!
Амур все лечит.
Рейнгарт принес бутылку мозельского, и офицеры пообедали холодной телятиной и хлебом, запивая золотистым вином южного течения Рейна.
Едва успели отобедать, как прискакал курьер.
– Что за оказия? – удивился Рейнгарт – Ответ господину корнету, – ответил посыльный, протягивая Рейнгарту пакет.
– Это мне, – сказал Дибич-Заболканский, – мне из Петербурга. Не по службе, а по амурной части.
– Не дам! – игриво воскликнул Рейнгарт, – тут написано – депеша начальнику караула.
– Там амурное письмо должно быть, – сказал Дибич-Заболканский.
– Ну так давай прочтем, – ухмыляясь в свои прусские усы сказал Рейнгарт.
Корнет выхватил пакет из рук Рейнгарта и отойдя к окну и поворотясь к штаб-ротмистру спиной, принялся ломать сургучные печати.
– Ну что там пишут? – не выдержав долгой и томительной паузы, спросил Рейнгарт.