Смоляночка
Шрифт:
А офицеров в Петербурге было очень много.
И все они хотели любовных приключений. И поэтому, ссоры из-за барышень происходили ежедневно. И дуэли были в Петербурге явлением более чем обыденным.
Ноблес – оближ. Положение обязывает. И если у простых солдат и унтеров происходивших из рязанских и малороссийских крестьян, если у этих простых солдат – что поссорившись в трактире из-за красивой бабенки-чухонки просто подрались на кулачках, да пустили друг дружке юшку из носа, да на том и помирились,
К барьеру.
Под граненый ствол дуэльного пистолета!
Таков был Питер.
Государыня матушка-императрица за возведение ее на трон, жаловала своих офицеров-гвардейцев тысячами душ и тысячами десятин земли… И милостиво позволила не служить…
Но как же не послужить – За эти то привилегии, данные им государыней? И дворяне служили. А служба – это война.
А война – это готовность отдать свою жизнь. А эта готовность требует храбрости.
А в мирное время – что же так еще не развивает эту храбрость, как не дуэли? …
Секундантами Каменского были штаб-ротмистр Краузе и поручик Бонч-Задунайский.
Они пришли к Ване Дибич-Заболканскому на его квартиру, когда тот еще только завтракал.
– Мы уполномочены заявить, – начал было раздувавшийся от собственной значимости Бонч-Задунайский, которого по молодости, все товарищи в полку называли просто Бонч.
– Дайте пожрать, ей Богу, – взмолился Ваня Дибич, – почему ваша уполномоченность не может подождать?
Задунайский с Краузе вышли в прихожую и там дожидались, покуда Иван не закончит свою трапезу.
А трапаза была теперь испорчена, и подававший своему барину денщик Ефимка был отослан вместе с серебряным подносом, на котором так и остались недоеденными кусок холодной телятины, два куриных яйца, в смятку, как любил барин, да теплый филипповский калач с Невского…
– Нутес, господа, – выйдя в сени, обратился к офицерам Иван Дибич, – в чем ваше уполномоченное дело состоит, позвольте узнать?
Иван прекрасно понимал, что Краузе с Бонч-Задунайским пришли объявить себя, как секунданты Каменского, но он продолжал изображать холодное недоумение.
Сидевшие на сундуках и курившие, покуда хозяин квартиры завершал свой завтрак, Краузе с Бончем встали и теперь тоже выдерживали паузу.
Иван подчеркивая свое абсолютное спокойствие, застегивал манжет на все четыре уставные пуговицы и застегнув, принялся натягивать тонкие кожаные перчатки.
Сперва левую, потом правую.
– Мы имеем честь передать вам, господин корнет, что известная вам особа, а именно поручик Каменский, желают драться с вами, – сказал Краузе, ища, куда бы бросить папиросу, – и драться безотлагательно, – вставил распираемый от собственной значимости Бонч-Задунайский.
Бонч впервые принимал участие в настоящем дуэльном деле и поэтому ужасно хотел выглядеть
– Что значит безотлагательно? – хмыкнул Каменский, – уж не прикажете ли поехать нынче с вами на пески и драться прямо теперь и без моих секундантов?
– Конечно же вы будете иметь время чтобы назначить секундантов, – поправил своего товарища Краузе, – и мы будем ждать их прихода, дабы обсудить условия поединка.
– Да, да, – подтвердил Бонч, – мы будем ждать, чтобы обсудить условия.
– Как угодно, господа, – подводя итог, сказал Каменский, коротким кивком показывая, что разговор окончен, – мои секунданты нанесут вам визит как только я сделаю свой выбор, а теперь, честь имею…
Когда Краузе с Бонч-Задунайским вышли на двор, Каменский написал записку своему другу штабс-капитану Измайловского полка Руденко, чтобы тот прихватив с собою прапорщика Иванова, шел бы скорее на квартиру Каменского для разговора. Денщик Ефимка тут же помчался с этой запиской в Измайловские казармы.
А Иван встал к бюро и принялся писать письмо Надин.
Cher Ami,
Je ne sais quoi, mais sens donc comme mon Coeur bondit et trepigne…
Иван замер, написав сию фразу и задумался.
Потом снова обмакнул перо в чернильницу и с противным скрипом принялся царапать дальше:
Peut etre demain je ne serait pas vivant, mais mon amour…
Иван порвал лист и скомкав его обрывки, безжалостно бросил их на пол.
Из нижнего ящика бюро вынул другой лист, взял другое перо. Задумался, глядя в окно.
Написал пару фраз.
Снова порвал написанное и бросил на пол.
Руденко с Ивановым, шумно войдя в квартиру одинокого любовника так и застали ее хозяина, скучающим возле бюро, стоящим посеред разбросанных по полу комков пищей бумаги.
– Завещание пишешь? – хохотнул Руденко, – не рановато ли?
– Это он своей пассии, своей petit ami амурное послание пишет, – догадался Иванов.
– Входите, господа, суть дела, надеюсь, вам уже известна? – сказал Ваня, ногою в начищенном сапоге заталкивая комки бумаги под бюро, – господин Каменский нынче изволил вызвать меня, и я доверяю вам теперь быть моими секундантами.
– Сочту за честь, – щелкнув каблуками и коротко кивнув, сказал Иванов.
– Что же, если невозможно уладить дело иначе, то надо драться, – сказал Руденко, – так что можешь на нас положиться.
– Ну и чудно, господа! – нервически воскликнул Иван, – я надеюсь, вы сумеете договориться с секундантами Каменского о кондициях.
Руденко хмыкнул.
– Кондиции? Да ведомо ли тебе, друг мой, что он тебя почти наверняка уложит. Он ведь стрелок известный. А ты?
– И стоило ли того то полученное тобой удовольствие? – покачав головою спросил Иванов.