Смотри на меня
Шрифт:
– Как можно так жить? Спать в одной кровати с мужчиной и знать, что он только что был с другой женщиной?
– Джуди сказала, что у них были раздельные спальни.
Мэри удивленно повела бровью.
– Я тоже не поверил. Ладно, вернемся к вашему вопросу. Барбара смирилась с происходящим из-за денег. Как вы сказали, богатые живут по своим правилам.
– Она могла бы развестись с ним. Мистер Гэллоуэй сделал бы так, чтобы ни она, ни дети ни в чем не нуждались.
– Но тогда она бы потеряла статус, который давало ей замужество за одним из самых важных людей Игл-Крика.
– Разве
– Для некоторых да. Когда вы беседовали с людьми из шерифского управления, вы сказали, что вчера ушли с работы после Джоша.
– Да, я ушла где-то без двадцати шесть.
– То есть, не считая убийцы, вы последняя, кто видел Сэма живым.
Мэри широко раскрыла глаза и закрыла рот ладонью. Она выглядела шокированной, как будто до этого эта мысль не приходила ей в голову.
– Что-нибудь в его поведении показалось вам странным?
– Нет, – покачала головой Мэри.
– То есть он не казался напряженным или обеспокоенным? Испуганным, может?
– Нет, – снова покачала головой она.
– Где он был, когда вы видели его в последний раз?
– У себя в кабинете. Если я уходила с работы до него, я всегда заходила попрощаться.
– Могли бы вы показать мне его кабинет?
20
Как я и думал, окна его кабинета выходили в парк. До него он явно принадлежал его отцу, а до этого – деду. Если Барбара Гэллоуэй добьется своего, однажды это будет кабинет ее сына. Я отодвинул створку жалюзи и посмотрел на улицу. Мне был виден только затылок Рэндалла Моргана, но я и так прекрасно представлял себе его критический взгляд, с которым он смотрел на окружающий мир сто лет назад, при жизни.
Мэри стояла в дверях. Ей было явно не по себе – как будто бы она присутствовала при разграблении могилы. Я сел в кожаное кресло Сэма, отъехал от стола и положил ноги на большой и старый стол из красного дерева. Судя по ее взгляду, я собственноручно эту могилу и раскапывал.
– Присядьте, пожалуйста, – указал я ей на стул напротив. Поколебавшись, она села. – Большинство бесед с полицейскими происходит по установленной форме: полицейские задают вопросы, а вы отвечаете. В теории все прекрасно, но на деле при таком подходе упускаются многие важные детали. Еще хуже то, что ответы подвергаются своеобразной цензуре, когда человек говорит те вещи, которые, по его мнению, от него хотят услышать, и он говорит их, чтобы помочь. А иногда он просто лицемерит.
Мэри кивала, словно прекрасно понимала, что я имею в виду. Ей не хотелось меня расстраивать, она готова была дать ответы, которые мне нужны.
– Я же хочу попробовать когнитивное интервью. Его суть в том, что вы как бы возвращаетесь в определенную точку, включив сенсорную память. Вспоминаете звуки, цвета, запахи, чтобы восстановить максимально подробную картину произошедшего. Память входит в специфический режим, и становится легче выявить ложь.
– Я не вру.
– Рад слышать, – сказал я, хотя ее слова были ложью. – Все мы врем – политики, священники, все. Между первыми словами, произнесенными в детстве, и последними,
Мэри настороженно посмотрела на меня. Жизнь в обществе приучила нас доверять прежде всего своим глазам, поэтому, когда незнакомец просит вас на время ослепнуть, вы отнесетесь к этому с подозрением. Она еще несколько секунд не сводила с меня глаз, а затем все-таки их закрыла.
– Расскажите мне обо всем, что вы делаете, когда собираетесь идти домой с работы.
– Прежде чем выключить компьютер, я всегда проверяю почту. Затем я прибираюсь на столе и включаю автоответчик. Как я говорила, если мистер Гэллоуэй еще на работе, я иду и прощаюсь с ним.
– Хорошо, вернемся к вчерашнему вечеру. Вы выключили компьютер и включили автоответчик. Мистер Гэллоуэй еще в офисе, и вы идете к нему. Вы идете быстро или медленно?
– Быстро. Мне нужно домой готовить ужин. На ужин лазанья, а ее долго готовить.
– Что вы слышите?
– Собственные шаги по деревянному полу.
– Запахи?
– Запах, как в музее, – она робко улыбнулась. – Запах пыли и старья. Думаю, он исходит от дерева. Это здание напоминает мне музей.
– Так, вы дошли до кабинета мистера Гэллоуэя. Вы сразу входите?
– Нет, никогда, – сказала она и покачала головой. – Я поправляю юбку, проверяю свой внешний вид, стучу в дверь и жду.
– Так же было и вчера вечером?
Мэри трижды еле заметно кивнула. Она сверила все три действия со своей памятью – именно этого я от нее и хотел, чтобы она прожила, продышала вчерашний вечер.
– Да.
– Что случилось потом?
– Мистер Гэллоуэй говорит «войдите», я открываю дверь. Он занят с бумагами, я быстро прощаюсь и ухожу.
– Он что-нибудь говорит?
– Нет.
– Он не кажется измотанным или обеспокоенным чем-нибудь?
– Нет, все как обычно.
Мэри улыбнулась.
– Что? – спросил я.
Она открыла глаза.
– Когда я закрыла дверь, он стал напевать. Он всегда так делал, когда концентрировался на чем-то. У него такая привычка, он вряд ли сам замечал свое пение. Дети, например, прикусывают язык, когда решают задачу по математике.
– Спасибо, вы нам очень помогли.
21
Первое, что я сделал, когда мы вышли на улицу, – закурил. Второе – надел очки. Хоть я и слеп от палящего солнца, порядок действий был именно такой. Сначала сигарета, потом – защита от солнца. Таковы приоритеты никотинозависимого.
– Интервью с Мэри Сандерс получилось интересным.
Тэйлор остановился как вкопанный и уставился на меня, подняв брови.
– Вы серьезно? Объясните почему!
– Ну, для начала, мы теперь знаем, что дух Марты Стюарт цветет и пахнет в Игл-Крике, штат Луизиана. Сам посуди, много ли людей, которые, отработав целый день, идут домой и своими руками готовят лазанью? Да их не осталось! Сейчас все открывают морозилку, достают оттуда пластиковый контейнер, прокалывают крышку, ставят в духовку, и через несколько минут ужин готов.