Смотрящие вперед. Обсерватория в дюнах
Шрифт:
— Фома, уходи, как не стыдно! — звонко крикнула Лизонька.
Фома только сжал огромные кулаки и наклонил голову, словно собираясь бодаться.
— Это профессор, он проект пишет, — увещевала его Лиза (второпях произвела Мальшета в профессора!). — Понимаешь, он просто профессор!
— Ничего ему не сделается, если я его разок поколочу! — возразил Фома уже более миролюбиво.
Он именно так и понял Лизу, как она хотела, то есть что Филипп Михайлович не жених, а «просто профессор». Но от желания «задать ему взбучку» он уже не мог отступиться.
К великому моему восторгу,
— Вот что, дорогой товарищ, — сказал он просто Фоме, — эта… гм… девушка не желает иметь с тобою никакого дела. Поэтому ходить сюда тебе незачем. Так я
говорю, Лиза?
— Так. — Лиза торопливо закивала головой, раскрасневшись от удовольствия, что её назвали девушкой: все считали её девчонкой, кроме разве Фомы.
В ответ раздалась брань, и Фома, как буйволёнок, налетел на океанолога. Мы с сестрой невольно попятились назад. Но Мальшет уже приготовился, и Фома наскочил на два небольших, но жёстких, как железо, кулака. Парень опять выругался и стал по-медвежьи ходить вокруг Мальшета. Раза два ему удалось нанести учёному меткие удары под одним и другим глазом, на что он был большой мастер. Лиза смотрела на дерущихся серьёзно и огорчённо. Я же был в восхищении. Оба дрались весело, с явным удовольствием, даже подшучивая друг над другом. Настроение у Фомы заметно повысилось, драка была его стихия, призвание. На стороне рыбака были ловкость, сила, азарт — то, что в спортивном мире называется хорошей реакцией, — уменье защищаться мгновенными, почти инстинктивными уходами и уклонами.
Но Мальшет отнюдь не робел перед своим мощным противником. Удары его сыпались с молниеносной быстротой, сливаясь в один ритм, как пулемётная очередь. Ростом он был несколько выше Фомы и умело пользовался этим преимуществом, прибегая к длинным прямым ударам, как бы держа Фому на расстоянии. Фома двигался тяжеловато, неуклюже, тогда как Мальшет как бы скользил, словно на коньках по льду, — взад и вперёд: шаг, требующий упорной тренировки, как я узнал потом.
Поняв, что противник серьёзен, Фома стал осторожнее. В то же время его сердило, что удары, которые он обрушивал на учёного, большей частью не доходили до цели, и он только бил воздух. Мальшет был словно неуязвим. Стройный, крепкий, лёгкий в движениях, он совсем не горячился, а настойчиво, словно по заранее задуманному плану, начинал оттеснять Фому в глубину двора.
Я замер, притаив дыхание, едва успевая следить за стремительными движениями боксёров. Странно, но почему-то мне очень не хотелось тогда, чтоб Фома был побеждён, я сам не знал почему. Какое-то смутное чувство справедливости: на долю Филиппа Мальшета и так было отпущено много. В этот момент Филипп получил такой сокрушительный удар сбоку, что отлетел назад, зашатался и повис на бельевой верёвке, ухватившись за неё обеими руками, как на ринге…
Лиза метнулась вдруг к сараю и стала изо всей силы бить чем-то по ведру.
— Гонг! — закричала она. — Раунд кончился.
Когда я вновь посмотрел на. Мальшета, он лежал на земле, а Фома помогал ему подняться.
— Ничего… — бормотал Фома смущённо. — Разок
— Как тебе не стыдно! — вспылила сестра, подбежав к Фоме. — У-у, какой дурак!
— Из вас… ох… вышел бы первоклассный боксёр, — простонал Мальшет, поднимаясь, — прирождённый боксёр, просто поразительно… Такие способности пропадают никем не оценённые. Поучиться бы вам, и… — Филипп приложил ладони к заплывающим глазам, — вышел бы чемпион СССР.
— Чемпион! — восторженно выдохнул Фома, с обожанием смотря на Мальшета.
— Чемпион… — как эхо, повторил я, — а у нас его хулиганом объявили, всё собираются под суд отдать.
— Вы это серьёзно, что ли? — по-детски наивно спрашивал Фома, умильно заглядывая в опухшую физиономию молодого учёного.
— Абсолютно серьёзно, я вас и к тренеру хорошему направлю. Он сделает из вас настоящего боксёра, будете на ринге выступать.
Тогда ошеломлённый Фома уставился на Лизу. Может, в этот момент он впервые подумал о славе, чтоб победить с её помощью непокорное девичье сердце. Как бы прочитав его мысли, Лиза, надувшись, отошла. Фома медленно повернулся к учёному:
— Вот спасибо, друг!
Обеими руками он стал жать его руку…
— Идите в дом, а то чай остынет, — сдержанно напомнила Лиза.
Мы собирались завтракать, когда пришёл Фома.
— Лизочка, разрешите и ему войти, — попросил за Фому океанолог, — надо же дать человеку адрес тренера. Сестра уже скрылась в дверях. Мальшет подмигнул Фоме, и они, мирно разговаривая, стали подниматься по лестнице. Восхищённый, просто в упоении, я поднялся за ними.
После пережитого напряжения ароматный индийский чай вприкуску с арбузным мёдом показался невыразимо вкусным, и брынза тоже. Теперь Фома не казался свирепым, наоборот, он выглядел кротким и смущённым. Яркий румянец заливал его смуглые скулы, чёрные сияющие глаза смотрели с доверчивым ожиданием. У него был резко очерченный мужественный рот, энергичный подбородок. По-моему, он был красив.
За чаем Мальшет рассказывал о разных знаменитых боксёрах — целой плеяде чемпионов СССР. Яков Браун, например, начал заниматься боксом с четырнадцати лет. (А наш Фома с шести лет!) Шестнадцатилетним пареньком он уже стал чемпионом страны.
Мальшет рассказал о турнире лучших мастеров ринга в Берлине, когда боксёры двадцати трёх стран боролись за почётный спортивный трофей — золотой пояс чемпиона Европы; о финальном бое Геннадия Шаткова со шведом Стигом Шелином, чемпионом Европы, призёром Олимпийских игр в Хельсинки, четырёхкратным чемпионом Швеции и Скандинавии.
Я вдруг увидел переполненный разгорячённой ревущей толпой огромный зал «Шпортпалас» в Берлине и на ослепительно освещённом ринге тяжело дышащего смущённого советского студента в тот момент, когда судья торжественно, при звуках фанфар, надевал на него золотой пояс чемпиона Европы.
Слушая, я от души радовался победе нашего боксёра, но больше мне ни о чём это не говорило. Спортивные победы и поражения интересовали меня не более как любого мальчишку моих лет, но не затрагивали во мне основного — каких-то струн в сердце, что ли. Нет, это не было моим призванием.