Смута новейшего времени, или Удивительные похождения Вани Чмотанова
Шрифт:
Чувствуя себя необыкновенно ловким и сильным, Чмотанов мягко ступал последним.
Офицер отвернулся посмотреть, не остался ли кто в гранитном тамбуре. Ваня скользнул к саркофагу. Безмолвные часовые, стоявшие по углам, как прежде заметил Ваня, спали, дыша ровно и не мигая. За одного из них Чмотанов и спрятался.
Офицер проверил пломбу в поддоне саркофага. Словно рысь, следил за ним вор века. Дежурный снял чехол с телефона и набрал номер.
— Алле, алле. Жорик? Это я, Шолкин. Закруглился. Все в порядке. Что- что? Ха-ха. Волосы в бороде! Вот будешь завтра дежурить, тогда и считай. Ха-ха. Пока.
Потом
— Позовите Нинель. Алле, Нинель? Здравствуй, дусик. Еду к тебе, моя девочка. С работы звоню. Порядок. Все ушли, один я остался. В Оперетту? Очень мило. А потом к тебе? Еду. Пока.
Офицер зевнул и, воткнув штепсель сторожевой системы, вышел в желтую латунную дверь.
Чмотанов зашевелился, подкрался к розетке и выключил иностранные хитрости. Поудобнее устроился рядом с телефонным столиком за ширмочкой и отдался потоку мыслей о будущем. Пойти в гостиницу Интурист, подкараулить американца и спросить у него адрес Рокфеллера. Так, мол, и так, мистер Рокфеллер, пишет вам простой русский парень…
Сменялись караулы, топая сапогами. Негромко командовал разводящий.
Пробило полночь.
Час ночи.
Два.
— Кось! — сказал наружный часовой. В подземелье голос солдата прокатился, как в бочке. Чмотанов замер.
— А? — вполголоса ответили из темного угла.
— Злодей этот Шолкин.
— Злодей, — согласился второй.
— Ты, говорит, зараза, если еще хоть раз пропустишь политинформацию, — всю зиму в наружке простоишь. Через час, говорит, стоять будешь.
— В декабре я нос из-за него отморозил — три часа стоял через час. Градусов тридцать было.
— Это он любит.
— Ох-хо-хо, скоро ли пересменка?
— Три четверти пробило.
Ровно в три часа ночи Чмотанов натянул респиратор и открыл баллончик с сонным газом. В склепе зашипело. Часовой сон превратился в наркотический.
Пробило четверть четвертого.
Чмотанов встал и подумал: «Размяться бы». Он залез на саркофаг, сделал на руках стойку и походил немного. Затем спрыгнул и быстро сорвал пломбу.
Осмотрев замок, Ваня коротко хохотнул. Вместо замка под трехбородочный японский ключ вор века обнаружил обычный замочек от канцелярского стола. — И тут средств не было! — хихикал расхититель, отпирая замок булавкой. Он поднял стеклянный верх на петлях, словно кузов автомобиля, и влез на ложе. Став рядом с Ильичом на колени, Ваня вынул пилу. Осторожно, как мину, приподнял он голову с належанного места и… голова осталась у него в руках. Положив ее рядом, Ваня лихорадочно, словно золотоискатель, сунул руку в отверстие, прикрывавшееся головой, и нащупал что-то комковатое.
И вытащил горсть обыкновенной пробковой крошки.
— Это как же так… — Ошеломленно сказал Ваня. На глаза навернулись слезы. Он с хватился за кисти рук, будто у топающий, и они, твердые и холодные, как железо, предательски отвалились. Из рукавов исторического френча посыпалась толченая пробка.
Страшный гнев охватил Ваню Чмотанова. Невидящим взором оглянулся он вокруг, — сломать, разбить! Так подло обмануть его! Обманывать с самого детства! И если бы только его — всю Россию, весь мир…
Донесся отрезвляющий бой курантов. Осталось полчаса до смены караула. Ваня завернул г олову в тряпицу и сунул за пазуху. С прятал под платье не понадобившийся инструмент, закрыл
Тоска душила Ваню. Он подошел к сопевшему часовому и толкнул его кулаком в живот.
— Чаво? — спросил часовой. Он стоял смирно и, не мигая, глядел на Ваню.
— Плохо служишь! Побывали здесь до меня.
— Так точно, товарищ капитан.
— Завтра под суд пойдешь.
— Служу Советскому Союзу, — прохрипел часовой и засвистел носом.
Чмотанов поднялся по лестнице, тихонько потянул на себя стылую бронзу двери. В узкую щель виднелась заиндевелая брусчатка Красной площади. Гудели прожектора. В косой тени стоял часовой — вольно, пристукивая каблуком о каблук.
«Ишь, распустились, — с неожиданной злобой подумал Ваня. — Четвертый час ночи — они и рады, что никто не видит. Встал, будто семечки покупает!»
Ваня достал из кармана кепку с большим козырьком, нахлобучил на уши, поднял воротник.
…Часовые остолбенели. Из черного проема двери, бочком протиснулся Владимир Ильич. Щурясь от резкого света, он искоса снизу взглянул на лицо белобрысого солдата и ловко подхватил выпавший из его рук карабин:
— Остогожнее, товагищ! Дегжите погох сухим [10] .
Ильич вложил карабин в безвольную руку часового, потрогал пальцем лезвие плоского штыка и покачал головой:
— В наше вгемя кгасноагмейцы лучше относились к огужию. Сознайтесь, батенька, ведь штык туповат?
10
Отсюда и далее: соавторы намеренно акцентируют присущую Владимиру Ульянову врождённую картавость — примерно с той же целью, с какой антисоветски настроенная часть населения СССР в 1970-1980-е гг. издевательски пародировала в анекдотах неразборчивую дикцию Леонида Брежнева («сиськи-масиськи», «сосиськи сраны» и т. п.).Коммунистическая пропаганда никогда не признавала наличие у своих вождей каких бы то ни было речевых дефектов, за исключением явно выраженного грузинского акцента у Сталина.
— Туповат, товарищ… Владимир Ильич, — выдохнул белобрысый. И позабыл, что надо дышать. Его товарищ, смуглый парень из Казахстана, закатив белки, медленно сползал, обтирая спиной стену из черного лабрадора.
— Вы из каких мест будете, товагищ? — остро глядя на белобрысого и ухватившись за лацканы пальто, спросил Чмотанов.
— Вологодские мы… — прохрипел часовой.
— Значит — шутить не любите! — резюмировал Ленин. — Тогда — пгощайте. И помните: импегиалисты тоже шутить не любят. Так и пегедайте товагищам… — Ильич ловко взял под козырек и деловитой походкой зашагал вдоль трибун к Историческому музею.
— Очнись, дура! — пнул сапогом белобрысый своего напарника. Тот со стоном разлепил веки, поднялся, опираясь на карабин.
— Слышал, как я тут с Лениным разговаривал? — спросил вологодец. — Наказ его знаешь — все беречь и никому не отдавать…
— Докладывать будем? — простонал смуглый.
— Кому? Лейтенанту? Нос у него не дорос, ему докладывать… Я — Ленина видел, а он что? Пусть он на политзанятиях докладывает.
…Чмотанов подошел к Историческому музею. Отделившись от стены, к нему шагнул человек в штатском. Он заглянул Чмотанову в лицо, открыл рот — да так и застыл.