Смута в Московском государстве
Шрифт:
Этот гневный и немилостивый ответ очень смутил благочестивую царицу а женщин и девушек еще больше. Царица сказала: «Бог знает, какое зло содеяли эти люди». Одна девушка побежала с воплями и плачем к пастору и сообщила ему, что царица на свою просьбу получила немилостивый ответ и ни на какое помилование надеяться не приходится, ибо царь сказал, что они все умрут, не будь он Димитрий.
Пастор ответил: «Ну, что же. Да свершится воля господня во веки веков»,— после чего послал одного из дворян, по имени Рейнгольд Энгельгардт, туда, за Оку, и велел всем остальным переправиться на этот берег и захватить с собой церковную утварь, чтобы сначала всем вместе причаститься, а потом во имя Божие взять на себя крест и последовать за господом Иисусом Христом. Пока они не прибыли, пастор молился и пел молитвы и псалмы,
Между тем царица вместе со своими женщинами собралась и сама пошла к своему супругу. Вместе с женщинами и девушками она бросилась на колени перед ним и стала с плачем и слезами смиреннейше просить, чтобы он не миловал мерзавцев, воров и изменников, но и в гневе необдуманно не пролил бы невинной крови, дабы не пришлось ему потом раскаиваться так же, как он раскаивался в казни воеводы Скотницкого, когда обнаружилась его невиновность.
Пусть он подумает только: из Козельска пришло 52 души, да еще все те, кто живет в Калуге. Среди них есть пастор, невинные юноши, есть и женатые люди, жены и дети которых останутся в бедственном положении и тотчас же начнут кричать и вопить, жалуясь на него. Не должно ему по злобе без причины увеличивать число вдов и сирот и взваливать на себя их слезы, вздохи, сетования и укоры. Если ему известны предатели, пусть он выделит виновных и накажет их по заслугам.
Хотя сначала царь держал себя неприступно и строго, в конце концов он все же был растроган и смягчен столь взволнованными словами царицы, встал, подошел к ней, сам взял ее за руки и поднял, велел подняться и женщинам, спросил своего каморника, как далеко отстоит Козельск от Калуги, и когда тот ответил, что двенадцать миль, он сказал: «Если это так далеко, а они уже с вечера здесь, а я ведь только вчера послал туда приказ привести их сюда, значит, мои князья и бояре из ненависти наговорили на немцев больше, чем может быть в действительности, я удивлен их быстрым прибытием». Обратившись к царице, он сказал: «Ну, так и быть. Это твои люди, они помилованы, бери их и делай с ними что хочешь».
И вот, когда немцы в глубокой печали собрались у меня дома и каждый готовился к исповеди, отпущению грехов и причастию, пришел старший каморник царицы с радостной вестью и сказал, чтобы мы больше не грустили, а радовались, ибо царский гнев утих, царица добилась для нас помилования, а поэтому нам следует от всего сердца благодарить господа Бога и царицу, а также молиться за нее и за царя и за их всяческое благополучие. Ведь царица для немцев не только царица, а и добрая мать, и всем нам, немцам, следует все наши помыслы направить на то, чтобы нас считали верными, покорными и хорошими детьми и т. п.
Пастор ответил за всех нас: «Да сохранит Господь нашу праведную и добрую царицу и любезного ее супруга, нашего всемилостивейшего царя и государя, на долголетнее, благоденственное житие! Мы смиреннейше и от всего сердца благодарим нашу добрую достохвальную царицу за большие труды и за приложенные благие старания. Мы будем неотступно взывать к Господу праведному и просить, чтобы во всемогуществе своем он даровал нашему всемилостивейшему царю и нашей всемилостивейшей царице постоянное благополучие и преодоление всех их врагов, чтобы он отечески оградил и сохранил их от всякой напасти. Мы обещаем также быть готовыми в любое время без колебаний предоставить себя и свою жизнь для любой службы, требующей преданности, впредь, как и раньше, днем и ночью, по мере надобности. С божьей помощью мы везде будем так себя держать, что у его величества не явится никакого повода для справедливой немилости».
Когда каморник ушел, пастор сказал: «Дорогие друзья! Это уже третий раз, что мы так постыдно оклеветаны и оговорены перед царем. Нас могут опять оговорить и оклеветать в такое время, когда у нас не будет возможности обратиться к царице, и тогда с нами будет покончено, а кто мертв, тот и останется мертвым. Женщины же и дети немного выиграют от того, что мы умрем невинными. Давайте подадим прошение царице и усерднейше и смиреннейше поблагодарим ее за неизменное усердное заступничество (благодаря которому она добилась, что царский гнев не поразил нас и мы, ни в чем не повинные, не были брошены в воду) и будем умолять царицу (поскольку ни о какой измене царю нам не известно), чтобы она
Так как этот совет всем нам очень понравился, то такое прошение тотчас же было изготовлено и переправлено к царице, она его прочла про себя и тотчас же передала царю. Когда царь тоже прочел прошение, он улыбнулся и сказал: «Это правда, я никогда не замечал, чтобы мои немцы были мне неверны, вот уже три года, как они несли у меня трудную и тяжкую службу. Завтра утром под открытым небом перед всем народом я по их просьбе буду судить их»,— что действительно и произошло.
Когда он на следующее утро собрался ехать в церковь на молитву и заметил немцев, которых он тотчас же узнал, он назвал некоторых по имени и сказал: «Вы, немцы из Козельска и из Калуги, очень долго служили мне, и я вас хорошо наградил, пожаловал вам владения князей и бояр и так обеспечил, что никто из вас не знал никакой нужды, а стали все богатыми людьми, что вы и сами должны признать и вашим соседям известно. Ныне я отнял у вас эти владения и поделил их между моими князьями и боярами, потому что вы изменили мне, предали меня, крепость мою Козельск, в которой вы живете, предложили поганому польскому королю и хотели перейти к нему. Поэтому я вытребовал вас сюда и намеревался утопить вас».
Мы сделали царю надлежащий поклон и сказали: «Дай Бог тебе, нашему царю, доброго здравия. Мы невиновны, мы проливали за тебя свою кровь, служили тебе верою и не знаем ни о каком предательстве. Мы никогда и в мыслях не имели того, что на нас наговорили твоему величеству. Мы не просим милости, если мы виновны, то вот мы стоим здесь и просим Бога ради суда. Кто из нас виновен, тому воздай по заслугам, но вели нашим обвинителям сказать свое слово раньше нас, чтобы мы могли слышать, что они донесли твоему величеству, и могли бы на это дать ответ». Царь со своими вельможами спустился с крыльца и сказал немцам: «Здесь некоторые из них у вас перед глазами»,— и, указав пальцем на князей и бояр, прибавил еще: «Мне сообщили это ваш козельский воевода и некоторые попы, бояре, горожане и крестьяне». Мы ответили: «Твоему величеству подвластны как князья, бояре, воеводы, попы, горожане и крестьяне, так и мы, иноземцы, заставь их загладить ошибку или поставь их на наше место».
Царь между тем вскочил на своего коня, повернулся к своим вельможам и сказал: «Я вижу невиновность моих иноземцев, и сдается мне, что вы возводите на них напраслину. Слышите, что они говорят? Если у вас есть письма или вы что-нибудь о них знаете, то покажите их сейчас» и т. п. А так как у них ничего не было и они не могли ничего предъявить, то они обругали нас пришлыми и сказали: «...латыши. Мы здешние жители, они жрут с нами, а не мы с ними».
Тогда царь ласково сказал нам: «Я вижу, что с вами поступили несправедливо и что мои вельможи вам враждебны и ненавидят вас. То, что я у вас отнял, будет возвращено вам сполна». Русским он тогда же сказал: «Вы, князья и бояре, верните им их поместья, ради которых вы этих честных людей подвергли такой опасности, что если бы Бог не судил иначе, то вы уже радовались бы их гибели. Вы же, немцы, будьте и впредь мне так же верны, как были до сих пор, я пожалую вас еще и другими поместьями, а кроме того, вам не нужно больше жить в Козельске среди ваших врагов; живите здесь, у меня в Калуге, чтобы вы были у меня на глазах и мои князья и бояре оставили бы вас в покое». Так это зло послужило к добру и великой чести для праведных, а для важных персон к посрамлению.
Уходя, по дороге, господин пастор сказал своим козельским прихожанам: «Любезные друзья мои, не презрим возможностью избавиться от несчастий. Мы достаточно ясно слышали от царя о том, что вокруг нас живут наши враги, для которых наши дома и дворы и все, что в них есть,— как бельмо в глазу. Я откажусь от ненадежного поместья и первый перевезу сюда жену и детей, а потом, при случае, вывезу и другое. Кто со мной согласен, пусть будет к утру готов. Не будем искушать Бога, мы достаточно натерпелись. Кто любит опасность, тот от нее и погибнет. Бог, конечно, не оставит ненаказанными этих злодеев, откуда бы ни взялся бич».