Смутные времена. Книга 6
Шрифт:
– Где же все?– Викентьев стоял посреди двора и растерянно озирался по сторонам.
– Ушли еще летом. А может и еще раньше. Заросло все. Сестры-то твои что тоже все здесь жили?
– Нет, только младшая – Клавдия. Ольга с Натахой в Можайск перебрались. Наталья за мента замуж вышла. Сволочной мужик. Участковым работает. Он меня и сажал последний раз по-родственному. Митяй – собака. А Ольга за железнодорожника выскочила. Хороший мужик. Свойский. Пади в армии щас.
– Ты вот что, Трофим Иванович, пробежись по деревне, может и жив кто из стариков. Ну а мы, с твоего разрешения, в доме твоем устроимся на ночлег. С утра в Можайск пробежимся. Давай. Автомат возьми. Мало ли кто тут бродит сейчас. Те же дезертиры. В момент
Рядовой Викентьев ушел по соседям, а Михаил с рядовым Котовым, прошли в дом, сбив с входных дверей, приколоченную на один гвоздь доску. Посветив фонарем в горнице, Михаил понял, что собирались хозяева отсюда в спешке, кем-то или чем-то подгоняемые. Оставлена была посуда и на кровати громоздились увязанные, но не взятые с собой узлы с тряпками.
– Спешили,– Кот проскрипел половицами рассохшимися к окну и сдернул с него серую тряпку. Попробовал открыть створки оконные, но ставня не позволила заколоченная это сделать и он молча повернувшись, ушел во двор. Сорвал там доски и, вернувшись, удовлетворенно заметил: – Сумрачно, но без фонаря все видно. Выключайте, товарищ майор. Фонарь у вас конечно фартовый, но на долго его не хватит. Печь что ли протопить, пока Винт там старушек ищет? Вон и дрова есть.
– Топи, если замерз,– Михаил прошел к столу и провел по нему пальцем. Пыль накопилась в сантиметр толщиной, и он щелкнул пальцами, убирая ее из всего дома сразу. Возится с тряпками и водой не хотелось. Выскобленный ножом стол, зачернел в сумраке вечернем и Михаил присев на лавку, принялся выкладывать на него сухой паек.
– Я за водой,– сообщил ему Кот и выскочил с ведром из дома. Вернулся он через пять минут и принялся греметь чугунками, весело насвистывая что-то блатное. Печка русская не подвела и исправно начала согревать дом уже через полчаса, наполнив его уютом и запахом свежевыпеченного хлеба. Появившийся в дверном проеме рядовой Викентьев, молча прикрыл за собой дверь и, повесив на гвоздь у входа автомат, присел к столу.
– Нет никого,– догадался Котов. Викентьев кивнул и, поднявшись, обошел горницу. Подолгу останавливаясь у развешанных по стенам застекленных рамок с фотографиями. Одну из них он снял и опять подсев к столу, показал ее Михаилу.
– Все семейство здесь. Вот тот, что с мордой круглой – это я. Сестренки и батя с матерью,– всего фотокарточек застекленных было штук десять, но групповая была одна и Михаил вгляделся в лица. Простые, бесхитростные, русские. – Фотограф в Можайске фотографировал еще перед революцией. Мне тогда пятнадцать стукнуло.– Вспомнил Викентьев.
– Похож, почти не изменился,– Михаил улыбнулся, представив Винта мальчишкой.
– Скажете тоже, не изменился. Эх! Каб знать, где упасть…
– Ладно, Трофим Иванович, что ни делается – все к лучшему. Тебе еще повезло, руки, ноги целы и румянец во все щеки. А сейчас под Вязьмой сотни тысяч мужиков твоего возраста и пацаны совсем, в окружении немецком загибаются. Под бомбежками.
– Да я что, я с понятием, товарищ майор. Одного только не пойму, почему у нас все время так, через задницу. Живем, как не люди. Вон в европах, я слыхал, чистота и порядок, а у нас одно свинство.
– Просторно потому что,– улыбнулся Михаил.– У них там теснота и природа не успевает за ними прибирать. А у нас, то замерзнет, то засохнет. А им завидно, поэтому прутся к нам и уму разуму учат, от работы отвлекают. Территория большая, пока соберемся, пока им холку намылим. Так у них там уже в Европе этой все деревья пронумерованы, попробуй спили, сразу посадят, а в Германии вообще к стенке поставят, даже если без билета в трамвае проедешь. Стучат опять же все друг на друга, как дятлы. Называют это законопослушностью. Ты бы там, Трофим Иванович неделю не выдержал, сбежал. Европа – это огромная зона с вертухаями. Сейчас конкретно – огромная казарма. Кичится своей ученостью и цивилизованностью,
– А я слышал, кореша говорили на пересылке, что Фюрер ихний, только комиссаров и жидов к стенке ставит, а всем остальным при нем воля,– влез с репликой рядовой Котов.
– Параша полная, Семен Семеныч. Ты сам подумай хорошенько. Сколько у нас этих евреев? Процента два не больше. А комиссаров и того меньше. Стоило ли войну начинать из-за этого? Войны, рядовой Котов, всегда велись по экономическим причинам. Гитлер сейчас в Германию гонит эшелонами скот, барахло всякое и даже чернозем наш в мешки загружает и в Дойчланд отправляет. Ты на рожу Адольфа посмотри,– Михаил вынул из "сидора" цветную репродукцию с физиономией Рейхсканцлера, на которой он что-то орал, вытаращив бесцветные, рыбьи глаза.– Ну, ты бы хотел с таким придурком в одной камере на ночь остаться? Да, ему пофиг мы. Ему пространство жизненное срочно понадобилось, а оно в основном нами и занято. Не евреями с комиссарами, а простым народом. Стало быть, его и душить станет, эта гнида. Ну, сначала, про комиссаров, лапшу на уши навешает. Как ни крути, а комиссары сейчас у власти. И пока мы станем их устранять, да допустим других правителей себе на шею организовывать, немцы столько отдербанят этого жизненного пространства, что хрен сосчитаешь. Так что, как ни крути, а нам сейчас с комиссарами по пути. Разберемся с Фюрером, тогда можно будет и ими заняться. Если желание будет такое. А пока фашисты в сто раз хуже любого комиссара. Ты, думаешь, при них вольготно станет уголовникам? Хрен вот. Говорю же, что в Германии Гитлер за безбилетный проезд расстреливает немцев. Немцев. А ты кто? Ты унтерменш – недочеловек по ихнему. Свинья, если точнее. Русиш швайне. С тобой и вовсе церемониться не станут. Петлю на шею и кердык.
– Да слыхали мы это уже,– скривился Кот.– Политинформации, то, се. Зверствует мол Фюрер. А люди говорят, что жить можно. У меня кореш два раза через линию фронта мотался, до Варшавы и этого… Парижа добрался. Говорил, что ни штяк живут.
– Что же он вернулся тогда целых два раза? Вербанутый явно был Абвером. А ты уши развесил. Ему там "ни штяк" было и он решил вернуться к нам в свинарник, чтобы рассказать как там "ни штяк"? Через линию фронта прополз, жизнью рискуя. Нашел тебя, похвастался, как ему там хорошо и обратно уполз. Ты что, Котяра, с мозгами совсем не дружишь? Напряги пару извилин. Ты бы на его месте стал бы туда-сюда таскаться? Садись рубать и в следующий раз, когда своего корешка встретишь, ставь смело к стенке. Тогда он тебе, может быть, правду выложит, за сколько подрядился галифе немцам лизать.
– Так что же за Ёську рябого, что ли воевать теперь? – Котов, полез в печь ухватом и вытащил из нее чугунок с вареной в мундире картошкой, которую разыскал в мешке стоящем в углу. Картошка была прошлогодней проросшая ростками, но еще крепкая, так что он отварил ее целый ведерный чугунок. Слив воду в ведро и высыпав ее на стол, Котов уселся рядом с молчащим Викентьевым и, вскрыв банку тушенки финкой, вывалил ее содержимое в чашку. Нарезав хлеб толстыми ломтями, он принялся намазывать их тушенкой как сливочным маслом.
– Не за Ёську, а за себя. Ёськи приходят и уходят, а Родина остается. Сейчас Ёська у руля оказался и делает все, что может, чтобы сохранить территорию. Значит, нужно ему помогать. Вот и вся политинформация. Что тебе непонятно еще?
– Да чего там, товарищ майор, все понятно. А вот, к примеру, деньги наши и рыжье вы куда дели?– Котов сверкнул глазами и покосился на второй рюкзак, стоящий пока не распакованным.
– Думаешь, с собой таскаю? Ну, ты и валенок, Семен Семеныч. Сдал я ваши бабки и золото в комендатуру, держи акт приемки,– Михаил вынул лист бумаги и положил его перед Котовым на стол.