Смягчающие обстоятельства
Шрифт:
— Ни пуха ни пера, — напутствовала Мария Элефантова, который, как всегда, в последнюю минуту просматривал тезисы докладов. — Желаю удачно выступить.
— Придешь послушать?
Она секунду помолчала, как бы прикидывая что-то.
— Пожалуй, нет. Чувствую себя неважно, а вечером — внутривенные вливания.
Нотку неискренности в ее голосе могло уловить только обостренное восприятие Сергея. Или его непомерно развитое и подозрительное воображение?
Выступил Элефантов успешно. Его засыпали градом вопросов, он отвечал быстро, коротко, точно, жалея, что в
Когда объявили перерыв, он незаметно ушел и вернулся к себе. В секторе оставался один Спирька. На стуле Марии висела ее сумка, которая для начальства должна была изображать, что она на минутку вышла, а на самом деле означала, что она еще зайдет в конце дня.
Элефантов сел за свой стол. Непредвиденное отсутствие Марии взволновало его. Почему она не сказала, что собирается уходить? Где она? Когда-то давно его эти вопросы не беспокоили. Сейчас же каждая отлучка Марии вызывала тревожное неприятное чувство. И ревность. Ведь теперь он любил ее. И знал, что может стоять за этими отлучками, короткими безобидными переговорами в коридоре, телефонными звонками.
Элефантов никогда не ревновал жену. Во-первых, она не давала повода, а во-вторых, он наверняка знал, чувствовал, что для нее другие мужчины просто не существуют. В Галине он был уверен. В Марии — нет. Да и о какой уверенности может идти речь, если она сама прямо и недвусмысленно сказала, что не собирается принадлежать только ему!
Зазвонил телефон, Спирька взял трубку.
— Марии нет. Нет, сегодня ее уже не будет.
Тревога Элефантова усилилась. Спирька, очевидно, догадывался, где она. И вид у него весьма хмурый. Значит…
Болезненно восприимчивая, саднящая интуиция Элефантова отчетливо воспринимала исходящие от пустого стула Нежинской и оставленной для маскировки сумки волны чего-то предосудительного, нечистого, стыдного. Шевельнулось побуждение поехать к ней домой, но тогда предполагаемый позор мог стать явным. Сергей почувствовал опустошенность и бессилие. Непривычные чувства — он всегда был уверен в себе, — но в последнее время ощущаемые все хуже.
Он ушел с работы, но на конференцию не вернулся и пошел домой. Есть не хотелось, с трудом заставил себя выпить чаю и проглотить кусочек хлеба с маслом. Галина всегда готовила к его приходу вкусный ужин. Как она сейчас? Что сказала Кириллу? Надо проведать его, но стыдно… И следует оформлять развод… столько лет прожито, зачеркнуть без боли невозможно… Терять всегда больно… А что приобретаешь взамен? Марию?
Как умный и дальновидный человек, Элефантов понимал, что с Нежинской у него ничего не получится. Но это понимание оставалось глубоко в подсознании, всплыть и оформиться в четкую мысль он ему не позволял. Также, как не допускал в сознание много других трезвых и правильных мыслей, касающихся Марии. Можно даже сказать, что применительно к ней он утрачивал и ум, и дальновидность. Правда, не до конца.
Галя и Мария… Одна думала о работе и семье, вторая — только о себе, тряпках, развлечениях. Одна любила его преданно и самоотверженно, для другой он всего лишь один из многочисленных «друзей».
Зато волосы у Марии
Элефантов вспомнил, что три года назад был равнодушен к Марии. Надо же! Как это могло быть? А может, так оно лучше? Ведь любовь принесла ему постоянную горечь, терзания, боль. А в равнодушии крылись спокойствие и неуязвимость!
Он задумался. Нет, без чувств к Нежинской он был беднее.
Тишину нарушила трель телефона.
— Добрый вечер.
Мария!
— Здравствуй, Машенька!
Тревоги, сомнения, переживания, подозрения и боль исчезли без следа.
— Ты меня искал?
В конце дня она звонила на работу, и Спирька, как дрессированный попугай, пересказывал, кто ею интересовался.
— Да, заходил.
— Неважно почувствовала и пошла домой полежать. Сейчас ведь мне на капельницу.
— Бедный малыш!
Элефантов искренне жалел ее.
— Как твой доклад?
— Нормально. Жаль, что тебя не было.
— Ничего, ты же можешь прочитать его специально для меня?
— Конечно. Приходи завтра в гости.
— Хорошо.
Элефантов от радости подпрыгнул на стуле. Сейчас ему казалось, что все недавние сомнения не стоят выеденного яйца.
Он с трудом дождался следующего дня, после работы томился, ожидая звонка в дверь. Мари" запаздывала. С улицы донесся замысловатый автомобильный сигнал: фа-фау-фау! Он вышел на балкон. Мария переходила улицу, а на противоположной стороне стояла украшенная разными побрякушками «Лада», шофер которой — молодой усатый парень — высунулся в окно и пытался привлечь ее внимание не только фасонистым сигналом, но и гортанными криками. Мария не реагировала, и «Лада» тронулась с места.
— Чего же ты опаздываешь, я заждался, — он поцеловал Марию в гладкую пахучую щеку.
— Спиря увязался. Шел до самого дома. Там я с ним распрощалась, подождала немного — и в машину.
— Вот в эту?
Элефантов кивнул в окно.
Мария захохотала.
— Нет. Из одной вышла, а другая уже тормозит! С собой звали.
Если Мария приехала в автомобиле, то только в этом — никакой другой машины поблизости не было. Но уточнять ничего не хотелось, и несоответствие между тем, что говорила Нежинская, и тем, что видел сам Сергей, прибавилось ко многим неясностям, не дающим ему покоя в последнее время.
— Куда же тебя звали?
— Не знаю, не интересовалась. Я ведь уже пришла куда хотела…
Эти слова пролили елей на его душу.
— Тебя нельзя одну выпускать на свободу. Надо везде ходить с тобой!
— Ну-у-у, — вытянув губы трубочкой, с легкой укоризной проговорила Мария. — Ты хочешь посадить меня в коробочку! — Она соединила согнутые ладошки, показывая, как именно он хочет оградить ее от окружающего мира.
— Так нельзя!
«Почему нельзя?» — с недоумением подумал Элефантов, но ничего не сказал. Присутствие Марии так радовало и волновало его, что трезвость мышления он утратил начисто. Так бывает всегда.