Смятение праведных

Навои Алишер

ГЛАВА XLI

Рассказ о птице — лгуне-тураче

Жил у подножья гор, в лесу большом Могучий лев, с небесным схожий львом. Но, не страшась в округе никого, Боялся он за львенка своего. Все муравейники он разорил, Чтоб муравей дитя не укусил. Испытывая постоянный страх, Таскал повсюду львенка он в зубах. Жил там один турач, гласит молва; Он пуще коршуна боялся льва. Лев проходил, детеныша держа. Турач, от страха смертного дрожа, Вдруг перед носом льва взлетал, крича. А лев пугался крика турача. На миг сильней он челюсти сжимал, Чтобы в беду детеныш не попал; И сам, не рассчитавши страшных сил, Невольно львенку раны

наносил. От этого душой терзался лев, Вернее — просто убивался лев. И чтоб конец несчастью положить, Он с этим турачом решил дружить. Сказал: «Не причиню тебе вреда! Так поклянемся в дружбе навсегда. Ты всякий страх забудь передо мной, Сиди себе в своих кустах и пой. Я здесь среди зверей слыву царем, А ты придворным будь моим певцом. Мне убивать тебя корысти нет, Сам знаешь — бык мне нужен на обед. Враги твои — охотники одни; И ты остерегайся западни. Но если в сеть ловца ты попадешь — То знай: во мне спасителя найдешь. Твой крик услышав, я примчусь бегом И вмиг с твоим разделаюсь врагом. Вот этой страшной лапою моей Спасу тебя от вражеских сетей!» Так лев могучий мягко говорил, Что сердце турача обворожил. Вот лев и птица в дружбе поклялись И впрямь, как братья кровные, сошлись. Где лев свирепый в полдень отдыхал, Туда турач без страха прилетал. И даже, шла о нем в лесу молва, Садился смело он на гриву льва, Как птица легендарная Анка На гребень царственного шишака. Порой — «На помощь!» — в шутку он кричал; За это лев сердился и ворчал: «Эй, друг, не лги, со мною не шути! Ложь до добра не может довести». Но турачу понравилась игра. «На помощь!» — он в кустах кричал с утра, А лев устал его увещевать, Не стал на крик вниманья обращать. Так жил шутник до рокового дня, Когда его поймала западня. Беспечно начал он зерно клевать И в сеть попал, а сеть не разорвать. Он закричал: «На помощь, — друг, скорей! Один я тут не вырвусь из сетей!» Спросонья лев подумал: «Снова крик… Какой обманщик! Экий озорник! Сто раз напрасно он меня пугал, Сто раз его спасать я прибегал. Сто раз обман устроивши такой, Он только потешался надо мной!..» О помощи не докричался лжец — Попал в беду, настал ему конец. Тому, кто никогда нигде не лжет, Без спора верит на слово народ.

* * *

Будь, Навои, прямым в своих речах, Будь искренним в напевах и стихах! О кравчий, дай отрадный мне фиал, Чтоб выпил я — и льву подобен стал! Пускай пирушку озарит свеча! Пускай дадут кебаб из турача!

ГЛАВА XLII

ОДИННАДЦАТАЯ БЕСЕДА

О возвышенности звезд на небе знаний

ГЛАВА XLIII

Рассказ о встрече имама Фахра Рази и султана Мухаммада Хорезм-шаха в бане

Познания взыскующих притин, Имам всех верных в мире Фахраддин В Хорезме свой шатер установил, Но Хорезм-шах его не посетил; Мол — как живешь? Не надо ли чего? И Фахраддин не посетил его. Шах устыдился, встречи стал искать, Имам не захотел его принять. И не могли их люди помирить, Завесу отчужденья приоткрыть. Имам великий в баню раз пошел; Шах в ту же баню в тот же час пошел. И там — в пару, в горячих облаках, Ученого спросил хорезмский шах: «О мудрый муж — прославленный везде, Скажи — что нас на Страшном ждет суде? Кому, какие муки суждены Там — на путях загробной стороны?» Уместно — в бане — задал шах вопрос. И так имам ответно произнес: «Ты знать хотел, что там — за гранью тьмы? Так знай: все там, как в бане, будем мы. Там нищий и султан, во всем равны, Предстанут пред судом — обнажены. Ты голым в баню Страшного суда Войдешь, венец оставив навсегда. А я на грань судилища того Вступлю

в сиянье знанья своего. Ты здесь могуч и самовластен был, Ты будущего сам себя лишил!»

* * *

О Навои, познанием живи, В деяньях знание осуществи! Эй, кравчий, дай вина познанья нам, Чтобы молитву позабыл имам! А пьющим то вино — как дольний прах И золотой Хорезм, и Хорезм-шах!

ГЛАВА XLIV

ДВЕНАДЦАТАЯ БЕСЕДА

О людях Калама

ГЛАВА XLV

О том, как возвеличился Якут благодаря своему прекрасному почерку, высокому искусству калама и кисти

На ветке сада бренности живой Был в Сухраварде славен шейх святой. Он дива вожделений истребил, В зените истины кометой был. Раз во дворец халифа шейх пришел, Как милость вечного в долину зол. И как Хиджас пред Меккой, перед ним Державный преклонился Мутасим. [21] На трон пришельца усадил халиф И рядом сел, беседой с ним счастлив. Ларец один, в нем — пара жемчугов, Как две звезды в созвездье Близнецов. Шейх говорил, что путь наш — тарикат. Халиф ему внимал, потупя взгляд. И слушали, дыханье затая, Придворные, царевичи, князья. Окинул взглядом шейх огромный зал И вдруг — в толпе Якута увидал. И он, стремительно покинув трон, Якуту отдал поясной поклон. Халиф сказал: «Посмею ли спросить, Я сам тебе по-рабски рад служить; За что же честь ему! Кто он такой, Что ты пред ним склонился головой?» Ответил шейх: «Он, средь людей дворца, Единственный — по милости творца. Ты сам отличья выше дать не мог Той степени, что дал ему сам бог! Искусством переписывать Коран Он славится до отдаленных стран. И с ним никто в искусстве не сравним, Вот почему склонился я пред ним». Халиф был несказанно изумлен, Якута скромного возвысил он. С тех пор в покоях царского дворца Он занял место главного писца.

21

И как Хиджас пред Меккой, перед ним // Державный преклонился Мутасим.— Хиджас — название области в северо-западной части Аравийского полуострова (букв. барьер). Мекка — главный город Хиджаса, место паломничества мусульман. Мутасим — халиф исламского государства (833–842).

* * *

О Навои, перечеркни слова, В которых нет дыханья божества! Друг, яхонтовым нас пои вином, Покамест до Багдада не дойдем! Чтобы опорой сильной я владел, Чтоб камень желтый яхонтом зардел!

ГЛАВА XLVI

ТРИНАДЦАТАЯ БЕСЕДА

О тех, кто приносит пользу людям

ГЛАВА XLVII

Рассказ о том, как Айюб указал дорогу вору

ГЛАВА XLVIII

ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ БЕСЕДА

Жалоба о построении судьбы

ГЛАВА XLIX

Рассказ о том, как Искандар завоевал весь мир

ГЛАВА L

ПЯТНАДЦАТАЯ БЕСЕДА

О пьянстве

О ты, что в радость плотскую влюблен,

Невежества вином ты упоен.

Ты бражничаешь, дух живой губя,

Разгул и днем и ночью у тебя.

В твоем нутре всегда кипит вино;

Не ты кричишь — в тебе кричит вино.

Как хум, гордынею вскипаешь ты,

Что ты ничтожен — забываешь ты.

Ты говоришь, но речь твоя гнусна;

Как пена, на губах твоих слюна.

Ты позабыл о жизненном вине,

Ты позабыл и о последнем дне.

Когда неумолимый Азраил

Придет — что скажешь ты, лишенный сил!

Об камень бы тебя, как хум, разбить,

В осколки мелкие бы раскрошить!

Разбить бы вдребезги тебя давно

И по земле разлить твое вино!

Чтоб кровь твоя во тьму земных глубин

Ушла и превратилась там в рубин.

Ты пьешь вино, едва блеснет рассвет;

Но близок час: за все ты дашь ответ.

Идут года… Беспутства устрашись,

От своего безумья отрекись!

Изверженный из общества людей,

Посмешище ты уличных детей.

Как только пьяный выйдет из ворот,

В него кидает грязью всякий сброд.

Покамест держит пиалу рука,

Он пьет. А выбравшись из кабака,

О притолку ударясь головой,

Ои падает — с распутанной чалмой.

И, в лужу грязи окуная пос,

Он на прохожих лает, словно пес.

Хоть кажется ему, что все пустяк,