Смятый лепесток
Шрифт:
Испаряюсь и действительно вхожу в кухню. Долго смотрю на тот самый пакет. Понимаю, что не хочу есть. Но жажда мучает. Пью неспешными глотками.
Мне теперь вообще некуда спешить.
Затем иду дальше по коридору, минуя гостиную, и вхожу в спальню с небольшой, но несвойственно высокой монолитной кроватью. Откидываю покрывало, под которым, к счастью, свежее белье. Ложусь на него, стаскиваю полотенце и, свернувшись калачиком, им прикрываю оголившиеся бедра. Плевать, что мокрое. Что мурашки.
Горю. Страшно. Мне страшно.
Наша психика интересная и непредсказуемая штука. От нее иногда можно
Есть где-то внутри изумляющий меня саму же стержень, поддерживающий стабильность и адекватность, а также влияющий на восприятие действительности. Он требует аккумулировать силы, ибо они точно пригодятся, когда я получу шанс вырваться. А в этом я смею не сомневаться. И уж тогда холодный разум сделает свое дело, то есть, выведет меня из лап этого человека.
Нельзя поддаваться страху, подпитывать его. Нельзя позволить, чтобы он лишил меня бдительности и усилил контроль похитителя, если сорвусь и впаду в истерику. Пусть тот думает, что я смиренно принимаю свою участь – а отчасти оно таковым и является.
Я знаю, что ничего не смогу изменить сейчас. Но смогу потом. Знаю!
И осознание придает веры в себя, поднимает волну протеста. Я выдержу. Я вырвусь.
Уговаривала я себя весьма правдоподобно. И увлекшись, сама не поняла, как именно, но задремала. Да так, что не уловила момента, когда в комнате уже была не одна. Зато сон тут же как рукой снимает, когда грубым движением без каких-либо церемоний чужие пальцы смыкаются на моей лодыжке и тянут вниз к подножию. Еще секунда – ноги разводят в стороны. Еще одна – мужчина пристраивается, и я слышу, как с тихим шорохом падают вниз его легкие штаны или нижнее белье. Еще – моей плоти касается нечто чужеродное.
Он медлит.
А потом одним резким движением входит в меня, наполняя собой до упора.
Глава 3
В поселениях такого типа улицы редко освещают, как в городе. Обычно, обходятся слабыми редкими фонарями. И этот поселок не исключение. Комнату скупой свет никак не озаряет, лишь создает полумрак, в котором можно различить какие-то очертания, но нет четкости.
Я снова не вижу его лица. Я не знаю его имени. Я не представляю, кому он мстит через меня.
Безвольно лежу с задранной по пояс футболкой, запрещая себе кричать. Вообще. Не издавать ни звука – вот, на чем сосредотачиваюсь.
Оказывается, первый толчок был ещё более-менее сносным. Вошел он с трудом, но специально дожал до конца, не заботясь о том, чтобы как-то меня подготовить. Дальше началась настоящая пытка. Таранил долго. Очень долго. Больно было адски. Ощущение, что ноют даже кончики волос, каждая клетка жалобно пищит, а низ живота и вовсе разорван в клочья. Моя талия была зафиксирована железными тисками почти на самом краю кровати, а бедра задраны вверх и прижаты к мужским бокам.
Толчок.
Искры летят из глаз.
Толчок.
Горло
Толчок.
Внутри всё скручивается от порции мук.
Я сжимала и разжимала кулаки синхронно с веками.
Не орать. Не стонать. Не шевелиться.
Не позволяй ему найти точку давления. Пусть думает, что тебе всё равно. Ты фригидная, сломанная, бракованная – ненормальная, короче. Иначе это станет рычагом манипуляций. Не показывай своих эмоций.
И я следовала советам интуиции. Только Бог, один он представлял, чего мне это стоит.
Вперив взгляд прямо в темноту перед собой, то есть, в потолок, я продолжала плотно смыкать челюсть. И чем дольше всё длилось, тем отчетливее я понимала, что терзает этот изверг не только меня, но и…себя. Я, может, не имею практического опыта, но отличить желание от нежелания точно сумею. И сейчас, когда внутри начал твердеть его орган, я с изумлением осознала, что он меня вообще не хотел до этого, а обретенная боевая готовность мужского достоинства – результат механических действий, на которые в конце концов откликнулась падкая плоть.
То есть, мой насильник, удовольствия не получал. Поразительно.
Я прислушалась к тяжелому дыханию – надрывному, на износе. Еще больше ощутила, какой он мокрый – трение кожи моих бедер об его влажную кожу, обтягивающую напряженные поперечные мышцы живота, сопровождалось хлипкими звуками. На лобок давно падали капли пота с его слегка опущенного лица.
Он вбивался и вбивался, поджигая саднящие очаги всё сильнее и сильнее. Мне кажется, это продолжалось не меньше часа.
Я уже была очень близка к позорной мольбе о пощаде, когда почувствовала пульсацию и дальнейший выброс мощной горячей струи. Ещё немного неподвижности в послеоргазменной «неге», и мужчина высвобождает меня из плена.
В спальне остаюсь одна. Истерзанная, растоптанная, распятая.
Горящее огнем лоно обдувает, и в голове мелькает мысль, будто там зияет рана.
Не отрываю глаз от потолка.
Что ж, прощай амплуа непорочной девы. Приветствую тебя, грешный мир.
Ноль эмоций и чувств. Я слишком опустошена и ошарашена. Сродни анафилактическому шоку – острое уменьшение кровотока, затем нарушение кровообращения лишают организм возможности функционировать нормально.
Тело благодарно за то, что его не пытают. Пусть и медленно, но, до предела атрофировавшиеся конечности, превратившиеся в камень, отмирают. Прислушиваюсь к ощущениям. Будто всё затекло, а теперь возвращается в исходное состояние, и этот процесс до скрежета неприятен, как если бы в меня воткнули одновременно миллион игл.
Осторожно притягиваю к себе колени, морщась от мгновенной стреляющей боли. Готова скулить и рыдать взахлеб, но запрещаю. Запрещаю себе! А вдруг он вернется?! Нельзя показывать слабость. Да и толку от слез?
Если бы насильник был извращенцем или маньяком, я бы могла предположить, что мое сопротивление доставит ему удовольствие – просто омерзительно. Но я уверена, что это не тот случай. Ему не мои страдания нужны, не я сама. Когда с помощью инструмента выполняешь какое-то действие, ты же не задумываешься об инструменте. Тебе важен результат. Конечная цель. Так вот, я – инструмент. И никак не интересую похитителя. Но и злить лишний раз не стоит.