Смысл зла
Шрифт:
— Он делал со мной такое, что я даже не считала возможным. Мне было лишь семнадцать. Еще ребенок. Я была девственницей. И у меня никогда не было парня, который был бы заинтересован в чем-то помимо простого поцелуя. Я знала о сексе, но… я не могла понять, почему я не умерла, почему то, что он делал, не убило меня. Но это не убило. У меня шла кровь. И мне было больно. И с течением времени, его красивое лицо, которое он носил так долго, становилось всё уродливее. Он начал обзывать меня. Бить меня. Он взял пистолет, —
Она вздохнула и медленно стала перечислять.
— Сломанные ребра, челюсть и сломанное запястье, смещенное плечо. Синяков так много, что и не сосчитать. Внутри вся разорвано. В конце концов, он сидел на мне, обеими руками держа меня за голову, и бил ее об пол снова и снова. Крича, что я принадлежу ему, и он заставит меня это признать.
Изабелл не сдержала слез. Ее глаза были очень яркими, голос тихим. Она закончила.
— А его прикосновение обжигало. У него были красные глаза, и рога, и чешуя, а дыхание пахло серой.
Тревис чувствовал довольство, в котором он не хотел признаваться, — или показывать его, — когда увидел, что Элли ждет его у полицейского участка после работы. Сидя на капоте его машины в очень короткой юбке.
— Тебе не стоит быть одной этой ночью, — он сказал ей, пытаясь не смотреть на ее длинные ноги, которые смотрелись превосходно под ослепительным светом уличных фонарей.
Она изумленно изогнула бровь.
— Я на ярко освещенной стоянке. В полицейском участке. Помимо помещения, это — наиболее безопасное место.
— А может быть, и нет. Кто-то из наших офицеров-женщин считает, что за ними следят, а может, даже преследует.
— Правда? — она спрыгнула с машины и пожала плечами. — Ну, я не блондинка. И я могу позаботиться о себе.
— В опасности могут быть не только блондинки, знаешь ли. Или ты не слышала о теле, которое нашли сегодня?
— Слышала. Также знаю, что она мертва уже пару месяцев. Так что может быть, это другой убийца.
Тревис не хотел признаваться, что не настолько близок к внутренним кругам расследования, чтобы быть в курсе последних теорий, так что просто пожал плечами и сказал.
— Но все же, в этом районе пропали другие женщины, и не все из них — блондинки. Тебе в самом деле следует вести себя поосторожнее, Элли.
— Так мило, что ты беспокоишься обо мне.
Он поморщился.
— По тебе этого не скажешь.
— Почему?
— Тебе смешно. Я не какая-то игрушка, с которой ты играешь, Элли. Или если так…
— Если так, то что? — она подошла ближе и обхватила его руками за шею.
— Если так… тогда скажи мне, пока я не выставил себя чертовым дураком, — сказал он и поцеловал ее.
Она рассмеялась.
— Поверь мне, сладенький, ты не игрушка. Мне нравятся мускулистые и умные мужчины. Ты подходишь под это описание,
— Даже лучше.
— Замечательно. И теперь, когда мы оба это поняли, — как насчет пары стаканчиков, чтобы расслабиться после тяжелого дня?
Он застонал.
— Мне нужно вставать на заре. Почему бы нам просто не взять пиццу по пути ко мне домой?
— Можем и так, — согласилась Элли. Она улыбнулась ему, и ее улыбка не сходила с лица, пока он усаживал ее на пассажирское сиденье своей кричащей спортивной машины и пошел к водительскому сиденью.
Она задумалась, как скоро сможет выкроить пару минут, чтобы позвонить и сообщить то, что знал Тревис.
Прежде чем он поймет, что она задумала.
Не говоря ни слова, Рэйф положил руку на стол между ними, ладонью вверх.
Долгое время Изабелл не двигалась. Потом, наконец, она наклонилась вперед и положила свою руку на его руку. На этот раз возникло ощущение искры, обжигающе горячее, оно могло бы их обжечь. Но не случилось ничего подобного. Изабелл почувствовала лишь тепло.
Он сказал.
— Я даже представить не могу, как ты пережила это. И потом, пережив это и сохранив рассудок, начала слышать голоса. Так всё и произошло, не так ли?
Она кивнула.
— Самое худшее, сначала я находилась в больнице, а моя челюсть была закреплена проволокой, — дрожащий смешок сорвался с ее губ. — Я левша, и именно левое запястье было сломано. Так что я не могла даже написать докторам или сказать им, что я слышала. Я просто должна была лежать и слушать.
— Сочетание раны головы и других ран и травм. Это пробудило твои скрытые способности.
— С местью. Сначала я лишь думала, что схожу с ума. Что он разрушил мой рассудок даже серьезнее, чем мое тело. Но постепенно, пока я излечивалась физически, я начала понимать, что голоса говорили мне о разном. То, что я не могла знать. Медсестра зашла проверить меня или зачем-то еще, и я знала, что у нее семейные проблемы. Затем позже я услышала, как она говорила другой медсестре, что у нее проблемы в семье. Что-то вроде этого. Иногда голоса словно беседуют со мной, иногда… я просто знаю.
— А когда ты смогла снова говорить? Ты никому не сказала, не так ли?
— Даже травматологу, — психиатру, — к которому ходила еще год после этого. Я переехала к тете, пока доучивалась в старшей школе. Не стоит и упоминать, что это была другая школа. В другом районе.
— Где никто не знал.
Изабелл вздохнула.
— Где никто не знал. Моя тетя была очень доброй, и я любила ее, но я ей никогда не говорила о голосах. Сначала потому что боялась, что они отправят меня в психушку. Потом, когда начала читать то немногое, что могла найти о психических способностях, поняла, что никто бы мне не поверил.