Снадобье для вдовы
Шрифт:
— Что ж, Клара, — с улыбкой сказала та, — стало быть, ты утверждаешь, что тебе одиннадцать. Полагаю, ты все же можешь ошибаться, но сегодня утром я намерена поговорить с тобой не как с одиннадцатилетней, а как с девушкой четырнадцати или пятнадцати лет. Посмотри в сад.
Слегка напуганная, Клара выглянула в окно. Под лучами утреннего солнца копошилось множество детей: одни играли, другие сидели молча, некоторые ссорились по каким-то лишь им известным детским пустякам. Ребята постарше пытались поддерживать порядок с помощью двух молчаливых монахинь, которых она видела вчера.
— Да, преподобная мать?
—
— Я бы хотела стать монахиней, — вставила Клара.
— Должна тебя огорчить, но это невозможно. У тебя нет приданого, а мы не можем позволить себе кормить этих несчастных созданий, да и себя тоже, если будем брать в сестры девиц без приданого. Прости, если это звучит жестоко, но такова жизнь. Хлеб стоит денег. А без него наши дети умрут.
— Что же мне тогда делать? — беспомощно спросила девочка.
— Работать, как и надлежит большинству женщин. Мы найдем тебе место, хотя если тебе одиннадцать, ты старше, чем большинство необученных служанок. Если хочешь, мы положим твои пять су в нашу казну на хранение, помеченные твоим именем. Потом, когда ты начнешь зарабатывать, эти деньги прибавятся к твоим пяти су и положат начало твоему приданому. Время от времени некоторые сердобольные люди делают нам пожертвования, чтобы увеличить приданое для девочек с такой же судьбой, что и у тебя. Я позабочусь о том, чтобы ты получила свою долю сполна, и когда тебе исполнится восемнадцать, ты будешь иметь достаточно, чтобы вступить в брак с каким-нибудь достойным человеком. Ты понимаешь, о чем я тебе толкую?
— Я должна уйти отсюда и работать, — кивнула Клара, вспоминая бледную тощую кухарку в материнском доме… то есть в бывшем доме ее матери…
— Не стоит так пугаться, дорогая. Этого не произойдет прямо сейчас. Ты пробудешь с нами еще несколько месяцев, а тем временем мы подыщем тебе работу получше. А пока мы тебя научим кое-каким вещам, и ты поможешь нам присматривать за малышами.
Глава 1
— Могу ли я полюбопытствовать, чем вызвано беспокойство Вашего преосвященства? — Лекарь Исаак стоял на пороге кабинета епископа Жиронского, слегка касаясь плеча своего ученика.
— Входите, мастер Исаак, — улыбнулся епископ. — Ничто не беспокоит. Хвала Господу нашему, тело мое здорово, да и личные заботы не одолевают. Ничего пока не случилось… но может случиться…
— Мой господин, следует ли мне подождать снаружи, пока я не понадоблюсь? — с готовностью предложил Юсуф, ибо, несмотря на природную склонность к любопытству, уже успел побывать свидетелем такого количества диспутов на политические
— Нет, Юсуф, — покачал головой Беренгер. — Ты в самой гуще этих событий, поэтому тебе лучше остаться. Сказать по правде, ты и есть источник, если не сама первопричина этого беспокойства.
— Я, Ваше преосвященство?! — воскликнул Юсуф, с тревогой глядя на своего покровителя. — Что же такого я натворил?
— Сейчас узнаешь, — махнул рукой Беренгер и позвал: — Бернат! — В тот же миг из соседней двери в кабинете появился его личный секретарь Бернат са Фригола. — Принеси мне те письма от дона Видаля. — Маленький францисканец исчез и, почти тотчас же появившись вновь со свитками документов, принялся раскладывать их по порядку на столе Его преосвященства. На стол легли три листа лучшей изготовленной в Жироне бумаги, покрытых письменами. Они были еще из тех запасов, которые дон Видаль де Блан, аббат Сан-Фелиу, а ныне — временный прокуратор его величества, захватил с собой в Барселону, отправляясь туда на королевскую службу.
— Письма, Ваше преосвященство, — почтительно пробормотал Бернат.
— Прочти нам отрывок из последнего — насчет Юсуфа.
— Слушаюсь, Ваше преосвященство, — отозвался Бернат. — «В отношении доминиканца, излеченного от злокозненной лихорадки вашим лекарем и мальчиком-арабом, Юсуфом. Как я и опасался, молодой человек имел беседу с отцом Сальвадором, который ныне поднимает вопрос относительно статуса Юсуфа».
— Статуса? — удивился Исаак.
— Сейчас поймете, — усмехнулся Беренгер. — Продолжай, Бернат.
— «Отец Сальвадор желает знать, не является ли этот молодой человек рабом, и если да, то почему он проживает в обществе свободных людей».
— Поскольку всем известно, что Юсуф как воспитанник короля не может быть рабом но определению, то подобный вопрос я расцениваю как чисто зловредный, — сердито буркнул Беренгер. — И он прекрасно осознает все сложности, к которым приведет крещение.
— То есть он больше не сможет жить и учиться в нашем доме, — помрачнел Исаак. — Или даже где-либо в Еврейском квартале.
— И это может создать проблемы, если он пожелает вернуться в свою семью. Что же ты такого ему сказал, чтобы его душой овладел такой страх? — поинтересовался епископ, поворачиваясь к мальчику. — Кстати, дона Видаля это тоже весьма интересует. В противном случае он не сможет предпринять верные шаги.
Двое священников — епископ и его секретарь — выжидательно воззрились на мальчика; его хозяин и учитель, не способный видеть по причине слепоты, слегка склонил голову набок. Под таким пристальным вниманием Юсуф покраснел, заморгал и попытался сосредоточиться на том, что хотел высказать еще четыре-пять месяцев назад.
— Начать с того, — быстро заговорил Юсуф, — что он назвал меня хорошеньким или еще как-то по-глупому вроде этого и поинтересовался, не уроженец ли я Жироны. — Выпалив все это на одном дыхании, ученик Исаака глубоко вздохнул и уже более спокойным тоном продолжил: — Это произошло, когда он уже выздоравливал от лихорадки, но был еще немощным и нуждался в постоянном присмотре.
— Присутствовал ли в комнате кто-нибудь еще? — спросил Исаак.
— Нет, — покачал головой Юсуф, — сначала он дождался, пока вы, хозяин, выйдете.