Снафф
Шрифт:
Что-то упало и ударило меня по виску. Слишком жесткое для цветка. Слишком твердое для плевка. Бренда схватила свою одежду и убежала. С тех пор я ее больше не видел. Но эта картина запомнилась мне на всю жизнь: как Бренда неслась от меня со всех ног, и по ее бедрам стекала моя моча.
Чувак, который с тряпичным зверем, говорит в телефон:
— Ладно, пришлите кого угодно. Только быстрее.
Он захлопывает крышку и отдает телефон мне.
Вот почему я посоветовал тому малышу это сделать.
Чувак с тряпичной зверюгой морщится и выплевывает на пол еще один
— Ты посоветовал мальчику помочиться в родную мать?
Нет, говорю. И рассказываю о таблетке с цианистым калием. О том, как Касси просила меня принести ей таблетку, спрятав ее в медальоне, но малыш согласился передать ее вместо меня.
У чувака со зверюгой отвисает челюсть, брови ползут вверх. Потом его лицо приобретает свой первоначальный вид, он нервно сглатывает и говорит:
— Эти две таблетки, которые он мне показывал… одна из них была с цианидом?!
И я молча киваю. Да.
Мы оба смотрим наверх, на закрытую дверь в съемочный павильон.
На телеэкранах: я — пещерный человек, участвую в первобытной разнузданной оргии, где все — со всеми, все грязные и волосатые, еще даже не совсем люди. Мы еще не успели эволюционировать.
Чувак, который с тряпичным зверем, пожимает плечами и говорит:
— Даже если он примет не ту таблетку, мы все равно установим мировой рекорд.
Он говорит:
— Я позвонил в агентство, так что ждем подкрепление. Кавалерия уже на марше.
Он говорит, что в этом агентстве знают одного дядьку, который сделает все, что нужно, причем в час берет меньше пятидесяти баксов. Какой-то старый хрен, как сказали в агентстве, ходячий анекдот порноиндустрии, весь дряблый и сморщенный, и к тому же страдает чесоткой. Вечно красные глаза и дурной запах изо рта. Какой-то порнодинозавр, которого не берет ни одно агентство, но они попытаются с ним связаться и в спешном порядке направить его сюда, чтобы он мог заменить малыша, номер 72. На случай, если парень умрет, или у него вдруг не встанет, или он скажет Касси, что любит ее, и его выставят за дверь.
Чувак с тряпичной зверюгой говорит:
— Они так его описали, что мне уже не терпится посмотреть, что это за чудовище.
Он моргает. Закрывает один глаз, потом — второй. Трет глаза кулаками, снова моргает, щурится на телеэкраны вверху и хмурится.
Там, на экранах: я — натурщик в художественном училище. Стою полностью голый в центре большой мастерской, и симпатичные студентки поочередно отсасывают у меня.
В ту ночь, в мою последнюю ночь с Брендой, эта штука, которая ударила мне в висок — слишком тяжелая и твердая для цветка, — это было мое обручальное кольцо, которое я ей подарил.
Телефон у меня в руке начинает звонить. На экране высвечивается номер. Это номер моего импресарио.
26
Мистер 72
Девушка с секундомером разрешила мне вернуться. Я сказал, что мне надо передать кое-что важное мистеру Бакарди. Она провела меня вниз по лестнице, в «подвал ожидания». В запах детского масла и сырных крекеров.
Мистер Бакарди
— Ты убил ее?
А Дэн Баньян говорит:
— А может, чего и похуже… сказал ей, что ты ее любишь?
А девушка с секундомером, она говорит:
— Джентльмены, минутку внимания…
Когда заходишь туда, к Касси Райт, в эту комнату наверху, возникает стойкое ощущение, что ты пришел навестить ее в больнице. Она лежит на белой кровати с белыми подушками и простынями, лежит с раздвинутыми ногами и попивает апельсиновый сок из большого стакана — через согнутую пластиковую соломинку. Лежит, укрытая до пояса простыней. Прожекторы направлены на кровать — горячие и яркие, как лампы в операционной. Когда девушка-ассистентка впускает тебя в эту комнату, возникает стойкое ощущение, что Касси Райт ждет, пока кто-нибудь из медсестер не обмоет ее новорожденного ребенка, чтобы отдать его, чистого, Касси — чтобы она приложила его к груди.
У изголовья кровати стоят вазы с цветами. Букеты в шуршащих прозрачных обертках. Розы, розы и розы. Самые разные, но исключительно — розы. На столике рядом с кроватью лежат открытки. С кружевными резными краями, в искрящихся блестках. Открытки засунуты в букеты. Открытки валяются на полу. На одной — отпечаток чей-то грязной ноги.
Все эти открытки — поздравления с Маминым днем. «Лучшей маме на свете!» «Любимой маме от сына». «О такой маме можно только мечтать!»
Девушка с секундомером тащит меня в комнату, тянет за руку и говорит:
— Мисс Райт…
Она показывает на букет у меня в руках и говорит:
— Вот вам еще один сын…
Уже потом — в подвале, внизу — Дэн Баньян говорит:
— Твоя мама — женщина моей мечты! Он говорит:
— Как ты думаешь, она согласится со мной поужинать?
Мистер Бакарди кричит в телефон:
— Как у тебя язык повернулся такое сказать?! Он кричит:
— У меня самый ровный и темный загар. Это лучший загар во всей отрасли!
Наверху, в комнате, где снимается фильм, было полно народу. Полностью одетые люди ходили с места на место, держа камеры на плече или поддерживая провисающие провода, что тянулись от каждой камеры к каким-то коробкам, или к электрическим розеткам, или к другим проводам. Другие люди держали длинные палки с микрофонами на конце. Склонялись над Касси Райт с расческами и тюбиками помады. Крутили прожекторы и подставляли под них сверкающие серебряные зонты, чтобы свет отражался и падал на Касси на белой кровати.
Их было так много, этих людей. Одна большая семья. Они смеялись. Их глаза покраснели от недосыпания. Все это время они были рядом с Касси — ждали, когда родится ребенок. Эти люди, к подошвам которых прилипали красивые открытки — поздравления с Маминым днем. Открытки были разбросаны по всей комнате. Весь пол был усеян лепестками роз.
Девушка с секундомером подталкивает тебя в комнату, щипает за локоть, и какой-то мужик, у которого камера, говорит:
— Черт возьми, Касс, это ж сколько у тебя детей?! Все смеются. Все, кроме меня.