Снайперская «элита» III Рейха. Откровения убийц (сборник)
Шрифт:
При этом я был вынужден все время краем глаза следить за домом. Но там не наблюдалось никаких признаков движения. Я исчез из опасного места, как только Петер умер, и продолжил двигаться, ориентируясь на Полярную звезду и свой маленький карманный компас. Оставшись сам по себе, я был вынужден действовать особенно осторожно. Тем более что я прежде слышал, что чешские партизаны стали надевать немецкую униформу, чтобы выманивать своих врагов из укрытий. Следовательно, я прятался от небольших групп бойцов в немецкой униформе, маршировавших позади меня, особенно если они появлялись в дневное время.
Когда я искал себе укрытие на второй день своего бегства, то неожиданно услышал рядом с собой немецкие голоса. Пробравшись ползком
– Это Йозеф Оллерберг, снайпер с множеством убийств на его счету. Он обладатель золотого «Знака снайпера» и Рыцарского креста.
Группа состояла из двенадцати бойцов. Ее возглавлял полковой повар, штабной сержант Вермайер. Услышав мое имя, солдаты заспорили, брать им меня с собой или нет. Деятельность нацистской пропагандистской машины теперь работала против меня. Очень многие газеты печатали статьи о немецких снайперах, красочно описывая их достижения. При этом во многих из них печатались и фотографии снайперов. А я довольно часто становился героем подобных публикаций. Было вполне вероятно, что русские и чехи знают мое имя, как я выгляжу, и будут высматривать меня среди бойцов, которые попадут им в руки. Поэтому большинство пехотинцев боялось жестокой кары, если они окажутся пойманными вместе со столь известным снайпером. У меня на душе стало скверно, и я уже собрался продолжить движение своим путем, но тут штабной сержант, наконец, топнул ногой и прекратил спор, сказав, что я могу пойти с ними. Однако мне всегда приходилось находиться в хвосте отряда, чтобы прикрывать его тыл. Я полз в одиночестве позади артиллеристов в течение четырех дней, стараясь как можно меньше напоминать им о своем существовании.
Ощущая себя в безопасности в такой большой группе, пехотинцы двигались преимущественно в дневное, нежели в ночное, время. На четвертый день мы нашли мертвого чеха. Кровь на его груди еще не успела высохнуть. Следовательно, он умер незадолго до нашего появления. Стоя над ним, озадаченные и нерешительные бойцы обсуждали, что могло случиться. Вдруг чех открыл глаза. Его грудь приподнялась, из его рта с хрипом вышло несколько сгустков крови. В тот же миг чех принял сидячее положение, схватил MP40, лежавший рядом с ним, и нажал на спусковой крючок. Немецкие стрелки разбежались кто куда и прыгнули в траву. Пули просвистели высоко над их головами и не причинили вреда никому из них. Через считаные секунды чех снова рухнул на траву, на этот раз окончательно мертвый, разряжая в небо остатки магазина своего пистолета-пулемета. Теперь стрелки были настороже, поскольку было маловероятно, чтобы этот партизан был сам по себе.
Тут вдруг нас окликнули голоса еще троих немецких пехотинцев, находившихся в пятидесяти метрах от нас:
– Не стреляйте, друзья! Мы стрелки из 144-го полка 3-й горнострелковой дивизии.
Я опознал в них солдат из штаба полка. Один из них был полковым фотографом, другой официальным военным художником, а третий – писарем по фамилии Шмидт, которого все называли «Шмидти» из-за его маленького роста. Но особенно хорошо я знал фотографа, который вел фотохронику многих моих заданий. Все трое из них не боялись находиться вместе со мной, в чьей компании они ощущали уверенность в своей безопасности. Я же был счастлив расстаться с неблаговолившими ко мне артиллеристами. И четверо товарищей решили продолжить путь отдельно от основного отряда. Поскольку у фотографа и Шмидти у обоих были компасы, я обменял свой на половину банки тушенки артиллеристу по фамилии Тирмайер. После инцидента с умирающим чехом все они спешили как можно скорее покинуть это место. На прощание фотограф сделал общую фотографию, и, пожелав друг другу удачи, две группы разошлись.
Не прошло и пятнадцати минут, как мы услышали звуки ожесточенной перестрелки, разгоревшейся где-то поблизости. Я решил разведать ситуацию и осторожно пополз по подлеску в направлении звуков стрельбы. Преодолев около километра пути, я увидел артиллеристов, вовлеченных в жестокую перестрелку с чешскими партизанами. Семеро из немецких солдат лежали на земле и, очевидно, были мертвы. Положение остальных выглядело безнадежным. Я не видел ни единой возможности, как бы я и трое товарищей могли помочь в сложившейся ситуации. Ввязавшись в бой, мы бы только стали напрасно рисковать своими жизнями. Поэтому я вернулся в укрытие к товарищам. Обсудив увиденное мною, мы решили подыскать себе другое укрытие и поползли прочь.
В течение четырех последующих дней мы шли ночами и прятались в дневное время, неизменно двигаясь на северо-запад. Мы обходили дома и деревни, а также старались избегать открытых дорог и троп. Но у нас была одна проблема: художник был ранен в правую руку в перестрелке с чешскими партизанами, случившейся еще до появления с ними меня. А поскольку мы не имели возможности должным образом обработать рану, она воспалилась. Бойца охватывала слабая лихорадка, через несколько дней его рана начала гнить и ужасно вонять. Когда группе по пути попадалась вода, мы пытались промыть рану и выстирать повязку перед тем, как наложить ее снова. Также у нас совершенно не осталось еды, но мы продолжали двигаться, жуя березовые листья, щавель и листья одуванчиков, а также пили воду, подслащенную таблетками сахарина, небольшой запас которых остался у Шмидти.
На рассвете пятнадцатого дня нашего движения домой мы стали искать укрытие на берегу небольшой чистой речки. Едва успев промыть рану своего товарища, мы услышали рев моторов нескольких машин. Я оставил друзей, чтобы разобраться, что это за машины. Преодолев около пятисот метров, я вышел к дороге как раз вовремя, чтобы увидеть четыре грузовика фирмы «Мерседес» со знаками СС на бортах. В их кузовах сидели безоружные немецкие пехотинцы. Инстинктивно я рванулся назад, в скрывавшие меня заросли. Я предположил, что мы, должно быть, оказались на территории, по-прежнему удерживаемой фанатичными эсэсовцами, не считавшими, что война окончена, и по-прежнему хватавшими спасавшихся бегством пехотинцев, чтобы подвергнуть их своему бескомпромиссному суду за дезертирство.
С наступлением сумерек мы покинули укрытие и осторожно продолжили свой путь. По нашим подсчетам, мы уже должны были находиться рядом с территорией рейха. Когда мы выступали, я подсчитал, что нужно пройти около 250 километров. Учитывая изнуренное состояние, когда за время ночных маршей нам удавалось в лучшем случае пройти 15 километров, согласно моим подсчетам, границы мы могли достичь суток за двадцать.
Через час мы вышли к мирной ферме. Во дворе ее находилась женщина, которая приводила в порядок свои сельскохозяйственные инструменты. Пока остальные прятались в траве, фотограф вышел вперед и заговорил с фермершей. Через несколько секунд он возбужденно замахал руками, подзывая своих товарищей:
– Мы сделали это, ребята, мы почти дома! Мы уже продвинулись на двадцать километров в глубь Австрии! Страну уже заняли янки, но иваны достаточно далеко, чтобы поцеловать наши задницы!
Женщина радушно встретила нас и пригласила в дом. Там она поставила нам на стол еду и позаботилась о раненой руке фотографа. Кроме картофеля и первых весенних овощей, выросших у нее на огороде, она наливала нам свежий йогурт и свежий яблочный сок. После прежних лишений эти напитки казались божественным нектаром. Ощущая себя в безопасности, мы ели, пока нам не начало казаться, что наши животы лопнут.