Снег как пепел
Шрифт:
Я закатываю глаза, но молчу и не ухожу, что Мэзер расценивает как разрешение говорить. Он вновь смотрит на карту, и его взгляд задерживается на Корделле. В середине территориальных границ Корделла блестит кинжал, а над ним стоит буква «М», указывающая на то, что магией владеют наследники по мужской королевской линии.
— Щит Пейзли подчиняется женской линии, — тихо произносит Мэзер, скользя взглядом по карте. Он словно говорит сам с собой. — Корона Вентралли — мужской. Секира Якима — женской, браслет Саммера — мужской, кольцо Отема — женской, посох Спринга — мужской и…
Сделав шаг вперед, он
— Между чередой совещаний у меня едва хватало времени, чтобы свободно вздохнуть, — продолжает Мэзер, — но несколько дней назад я зашел сюда и увидел карту. Доминик сказал, что они повесили ее сюда как напоминание о том, какое место Корделл занимает в мире. Чтобы они смотрели на нее и понимали, кто они есть. Всего лишь кусочек в огромном полотне мозаики Примории.
— Что-то это не похоже на Ноума, — хмурюсь я. — Ему бы вряд ли такое пришлось по нраву.
Мэзер напрягается.
— Ноум и не давал подобного поручения. — Он оборачивается на меня, не убирая ладони с изображения медальона. — Его дал Терон.
Мэзер сжимает пальцы на карте, словно сжимая накопитель в ладони. Задняя часть настоящего медальона висит у него на шее. Рядом с нарисованным медальоном размером в ладонь он смотрится печально и безжизненно.
— Может, Ноуму и нравится делать вид, что Корделл — единственное королевство в мире, — замечает Мэзер, и в его голосе появляются жесткие нотки, — но именно благодаря этой карте его солдаты становятся рьяными корделлианцами. Она напоминает им о том, что они могли быть вентраллианцами, саммерианцами, якимианцами, но нет. Они — корделлианцы. И они готовы сражаться за свою землю. — Мэзер грустно улыбается. — Мне бы хотелось того же для Винтера.
Он отстраняется от карты и идет ко мне — ближе, еще ближе, — пока не оказывается почти рядом. Мы одни, все остальные солдаты тренируются на площадке.
— Я не хотел этого, — тихо говорит он, и слова падают между нами. — Я хочу освободить Винтер, но не хочу… не хочу Терона… для тебя. Я не хочу, чтобы ты считала себя бесполезной и думала, что другого не заслуживаешь, потому что это не так, Мира… и никогда так не будет.
Сердце гулко стучит о ребра. Меня охватывают страх и злость, и я не могу заставить себя посмотреть ему в глаза. Замолчи. Пожалуйста, замолчи.
— Я просто не знаю, как быть. — Дыхание Мэзера касается моего лица. — Перед отъездом из лагеря Генерал отвел меня в сторону и сказал, что я должен сделать. Я почувствовал такое опустошение, какого никогда в жизни не ощущал. И впервые по-настоящему понял, сколь многим мы должны пожертвовать, чтобы свергнуть Ангру, сколь мало значат наши жизни, когда нужно достигнуть цели. Я всегда думал, что мы найдем способ… преодолеть это… быть вместе. И клянусь тебе… — Мэзер приподнимает мой подбородок пальцами, принуждая посмотреть себе в глаза, — клянусь тебе, я найду способ все исправить. Я обещал, что восстановлю равновесие, и я выполню свое обещание.
— Нет.
Слово
— Я сделаю это. Я не позволю Ангре и дальше разрушать наши жизни. Что бы Уильям ни говорил, должен быть другой способ…
— Нет!
Я отхожу назад, отрываясь от него и оставляя частичку себя в его руках. Каждое его слово причиняет мне боль. Одно за другим они падают на гору слов, произнесенных Генералом вчера, и перемешиваются с ними, поднимая во мне смятение. Надежда Мэзера на какой-то другой выход из ситуации — это манящее, всепоглощающее искушение, которого я просто не вынесу. Я уже ощущаю облегчение. Но на самом деле другого выхода нет. Генерал четырнадцать лет пытался его найти.
— Я сделаю это, Мэзер. — Мой голос тих и слаб. — Ради нашего королевства, ради наших людей и тебя. Нам нужен Корделл и этот брак.
Мэзер шарахается, словно я ударила его по лицу. Вверх по его шее расползается краснота, на лбу блестит пот.
— Ты хочешь выйти замуж за Терона?
— Что? — сужаю я глаза.
— Ты хочешь выйти замуж за Терона? Ты не хочешь…
«Не хочешь меня». Недосказанные слова тяжестью ложатся на сердце и давят на меня, пока мне не начинает казаться, что я вот-вот рухну на покрытый соломой пол.
— Ты идиот, — отвечаю я, впрочем, не опровергая его обвинений. — При чем тут это? Этот брак заключается ради привлечения союзников и спасения нашего королевства. Перестань так себя вести. Ничего не изменилось. Между нами все осталось, как прежде, и этого не изменить. Так должно было быть и так будет.
— Я найду способ это изменить, — возражает Мэзер.
Он делает шаг ко мне, а я — от него. Какой странный танец в конюшне.
— Я всегда собирался это сделать. Я сказал тебе перед нашим расставанием… Я сказал тебе, что все исправлю!
— Откуда мне было знать, о чем ты говоришь? Генерал вдолбил мне в голову, что ты слишком важен, чтобы растрачивать тебя на меня!
— Я никогда подобного не думал! Ты была для меня всем. Всегда! Я не знал, как выдержать, как дождаться твоего взросления. Снег небесный, я все еще не знаю, как это вынести! Но я пытаюсь. Думаешь, что я настолько спесив? Что Уильям заставил меня поверить в то, что я слишком хорош для тебя?
— А что мне еще остается думать? — срываюсь я на крик. Мой голос проносится по всей конюшне. Я отступаю на два шага, зная, что, как бы далеко от него ни отошла, этого никогда не будет достаточно. — Может, у тебя и получается на время забывать о реальном положении дел и воображать себе какую-то другую развязку, но наши жизни нам не принадлежат.
— Думаешь, я не знаю о том, что мы не хозяева своей жизни? — Мэзер стискивает в кулаке половинку медальона. — Я король, Мира!
Я закрываю уши ладонями и мотаю головой, не желая больше ничего слышать.
— Все это неважно. Неважно, чего я хочу, люблю или в чем я нуждаюсь, потому что Генерал всегда будет рядом, чтобы напоминать мне, что нет ничего важнее Винтера.
Мэзер молчит. Его лицо расслабляется, и поверх зажатых ладоней я слышу эхо одного из сказанных мной слов.
— Любишь?