Снеговик

Несбё Ю

— Детей приводят ко мне на обследование. А вовсе не…

— По поводу чего? — перебил Харри.

— По поводу болезни.

— Одной и той же? Какой?

— Это неважно.

Харри двинулся к двери:

— Значит, для вас будет неважно и то, что мы вызовем вас для дачи свидетельских показаний. Мы же ничего незаконного не нашли.

— Подождите!

Харри обернулся. Ветлесен поставил локти на стол и закрыл лицо ладонями:

— Болезнь Фара.

— Фара?

— Да, Фара. Редкое, серьезное заболевание,

похожее на болезнь Альцгеймера. Человек утрачивает способности на когнитивном… то есть познавательном уровне, затем возникают проблемы с двигательным аппаратом. Обычно первые симптомы проявляются после тридцати, но бывает, что и в детском возрасте.

— Хм. Значит, Бирта и Сильвия знали, что у их детей эта болезнь?

— Они пришли ко мне, потому что подозревали это. Болезнь Фара трудно диагностировать. Бирта Беккер и Сильвия Оттерсен побывали у многих врачей, и никто не мог поставить их детям диагноз. Думаю, обе они искали через Интернет, вводили в поисковики симптомы, вышли на болезнь Фара и, конечно, здорово напугались.

— И тогда они обратились к вам? К пластическому хирургу?

— Я специализировался на болезни Фара. Случайно.

— Что значит «случайно»?

— В Норвегии всего около восемнадцати тысяч врачей. А знаете, сколько болезней существует на свете? — Ветлесен кивнул на свои дипломы на стене. — Болезнь Фара случайно оказалась в программе курсов по заболеваниям нервной системы, которые я посещал в Швейцарии. У нас в Норвегии болезнью Фара не занимается никто. Вот так я и стал специалистом по этой болезни, хотя, разумеется, не успел изучить ее достаточно глубоко.

— Расскажите все, что знаете о Бирте Беккер и Сильвии Оттерсен.

Ветлесен пожал плечами.

— Раз в год они приходили сюда со своими детьми. Я их осматривал. Никаких ухудшений не находил. Кроме этого я ничего об их жизни не знаю. Ни о жизни… — Он запнулся и тихо добавил: — Ни о смерти.

— Ты ему веришь? — спросил Харри. Они ехали мимо пустыря.

— Не совсем, — ответила Катрина.

— И я тоже. Думаю, нам надо сосредоточиться на нем, а Берген оставим на потом.

— Не согласна, — возразила Катрина. — Тут явно есть связь.

— Да? И какая же?

— Пока не знаю. Звучит дико, но, мне кажется, есть какая-то связь между Рафто и Ветлесеном.

— Что ты имеешь в виду?

— Рафто мог изменить внешность с помощью пластической операции.

— У Ветлесена?

— У него самого. Это объясняет выбор жертв: и у Сильвии, и у Бирты дети наблюдались у одного и того же врача. Может, именно в клинике Рафто их и увидел.

— Ты рано выходишь на прямую, Катрина.

— Ты так считаешь?..

— Такие расследования похожи на головоломку, пазл. Вначале мы собираем разные кусочки и вертим их так и сяк, прикидывая, куда каждый из них встанет. А ты слишком рано пытаешься эти разрозненные кусочки соединить.

—

Да мне просто захотелось озвучить свою мысль. Чтобы самой услышать, насколько идиотски это звучит.

— А звучит по-идиотски.

— Мы разве не к управлению? — с удивлением спросила она.

Харри услышал в ее голосе едва заметную дрожь и скосил на нее глаза, но лицо Катрины было непроницаемо.

— Я хочу проверить то, что сказал Ветлесен, кое у кого из моих знакомых. Который, кстати, его знает.

Матиас вышел навстречу Харри и Катрине в белом халате и желтых резиновых перчатках. Он встретил их в гараже одного из корпусов больницы «Гёустад», того, что выходит окнами на третью кольцевую дорогу.

Матиас помог им поставить машину на место — похоже, оно было закреплено за ним, но пустовало.

— Стараюсь больше ездить на велосипеде, — объяснил Матиас и открыл при помощи пластиковой карты дверь, ведущую из гаража в подвальный этаж Института анатомии. — Этот выход очень удобен, когда приходится заносить или выносить трупы. Я бы с удовольствием предложил вам кофе, но мы только что закончили с одной группой студентов, и вторая уже на подходе.

— Извини за беспокойство. Ты и впрямь выглядишь усталым.

Матиас вопросительно посмотрел на Харри.

— Мне вчера звонила Ракель и сказала, что ты работал допоздна, — объяснил Харри, мысленно проклиная себя и стараясь, чтобы выражение лица его не выдало.

— Ах, ну да, — кивнул Матиас. — Ракель и сама задержалась. Ужинала с подружками и сегодня даже взяла отгул. Когда я звонил недавно, она была занята генеральной уборкой. Женщины… Кто их поймет?

Харри улыбнулся и спросил себя, существует ли на этот стандартный вопрос адекватный ответ.

Человек в зеленой униформе больничного санитара провез к двери в гараж металлическую каталку.

— В университет Тромсё отправляем? — спросил его Матиас.

— Попрощайся с Хьелльсеном, — улыбнулся тот в ответ. В его ухо был вдет целый ряд колечек, тесно прижатых друг к другу, как у женщин племени масаи. Только те носят свои кольца на шее, а эти придавали лицу санитара какую-то раздражающую асимметричность.

— Хьелльсен? Правда, что ли? — Матиас остановился.

— Тринадцать лет на службе. Теперь очередь Тромсё копаться у него внутри.

Матиас приподнял простыню. Харри увидел лицо. Кости черепа проступали сквозь кожу, разглаживая старческие морщины на бесполом, белом, как гипсовая маска, лице. Харри знал: это потому, что труп забальзамирован, все кровеносные сосуды заполнены смесью формалина, глицерина и спирта. Эта смесь противостоит разложению тканей. К уху была прикреплена металлическая пластинка с трехзначным числом. Матиас стоял и смотрел, как санитар катит Хьелльсена к гаражной двери. А потом — словно стряхнул оцепенение и пришел в себя.