Снежинка
Шрифт:
– Даже тебе?
Я покачала головой:
– Если честно, по-моему, она и сама не знает.
– Кажется, она потрясная. Когда будешь выходить замуж, тебя ждет «Мамма миа!» по-деревенски.
Ксанта злоупотребляла словом «потрясный». О себе предпочитала не говорить. Единственное, что мне о ней было известно, – это что у нее аллергия на орехи.
– Что у тебя с пальцами? – спросила она, словно почувствовав, что я вот-вот подловлю ее на игре в вопросы.
Я вытянула левую руку:
– Несчастный случай в
Каждую весну мама собирала камыш в поле рядом с нашим и плела кресты святой Бригитты для всего прихода. В конце января она приносила на мессу корзину, полную крестов, и священник благодарил ее у алтаря.
Когда мне было семь лет, я попыталась ей помочь. Поле, где рос камыш, называли болотом, – детское, промежуточное место, где мои сапоги хлюпали и было непонятно, суша вокруг или уже озеро. Я воображала, что под тиной, за кустами камышей, лежат бегемоты.
Мама срезала стебли ножницами, связывала в снопы и складывала в джутовый мешок. Я семенила за ней, пытаясь рвать камыши, но они упрямо цеплялись корнями. Обычно чем больше я старалась угодить маме, тем больше она выходила из себя, но в тот раз она терпела меня, потому что неподалеку дедушка переносил изгородь. Когда я спросила, можно ли ей помочь, она разрешила мне тащить за ней мешок с камышами.
Набрав тростника, мы вернулись в дом. Я изо всех сил старалась не шуметь, но ее раздражало даже мое молчание.
– Дебби, иди поиграй на свежем воздухе.
– Но я хочу помочь.
– Мне не нужна помощь.
– Пожалуйста, мамочка, я буду очень стараться.
– Мне сейчас некогда тебя учить.
– Я уже умею, мы плели их в школе из синельной проволоки. – Я победно улыбнулась.
Мама взяла камыши со стола и пошла к себе в комнату, прижимая их к груди, будто младенца.
– Мамочка, пожалуйста, я хочу помочь. – Я расплакалась, и она бросилась бежать. Я кинулась за ней по коридору, вытянула руку, чтобы не дать ей закрыть дверь, но мама резко ее захлопнула. Черная боль пронзила мне ладонь.
В тот день я потеряла кончики среднего и безымянного пальцев на левой руке. Билли отвез меня в больницу. Когда мы вернулись домой, мама вела себя как ни в чем не бывало, но приготовила мне чашку чая. Позже, когда я заснула, она сунула мне под подушку письмо. В нем она как бы извинялась, но на самом деле объясняла, что все произошло по моей вине.
В воскресенье мама отнесла кресты святой Бригитты на мессу, и священник поблагодарил ее у алтаря. Выходя из церкви, люди забирали с собой по кресту и вешали их над дверями домов как оберег от порчи.
Сны воды
Мама уломала Джеймса отвезти нас на пляж. Было ветрено и дождливо – в самый раз для уток. Маме и в голову бы не пришло отправиться туда в солнечный денек. Чем он ненастней, тем больше
– Поверни налево. Налево!.. – сказала мама, включая за Джеймса поворотник.
– В смысле, на твое лево? То есть направо?
– Нет же, налево!
– Хочешь пересесть за руль, Мейв?
Мама сбросила с колена ладонь Джеймса. Оба были не в духе. Мама и Джеймс ругались только по одной причине – из-за Вайолет. Вайолет – это фиолетовая «Тойота-Старлет» девяносто восьмого года. Однажды Билли ездил повидаться с одним человеком насчет собаки, а вернулся с Вайолет. Мама молилась за нее каждый год перед техосмотром. Всякий раз машина каким-то чудом умудрялась его пройти, и Джеймс возвращался домой со свидетельством, похлопывая ее по капоту и сияя, будто гордый отец. Маме Вайолет нравилась. Ей просто не нравилось ее водить.
Джейкоб, пес Джеймса, и тот водил лучше мамы. Пока Джеймс вел машину, Джейкоб сидел у него на коленях и радостно пыхтел, свесив язык и высунув голову в окно. Феерический идиот! Предполагалось, что он овчарка. Пока он был щенком, Джеймс только и говорил о том, какой из Джейкоба вырастет умный пес, но тот становился только толще и ленивей. Будь Джейкоб человеком, он стал бы манекенщиком – ну, из тех, кому все само падает в руки. Неправильное питание и недостаток физической активности ничуть не лишали его привлекательности. У него были хорошие гены. Что-то явно от хаски, и шерсть густая и блестящая, черно-белая с бурыми подпалинами. Вдобавок – огромные золотые глаза.
Но, господи, лажал он просто колоссально. Однажды посреди ночи согнал коров с поля, перепугав их настолько, что они сломали две электроизгороди, вытоптали кладбище и загадили надгробия и цветы. Когда Билли той ночью разбудил меня и сказал, что коровы ворвались на кладбище, я вообразила, как телки протискиваются в калитку, сконфуженно выпучив глаза, будто дородные дамы, застрявшие задницей в турникете. Но попробовали бы вы сказать о Джейкобе хоть одно дурное слово при Джеймсе. Он защищал пса почти так же горячо, как маму.
Джеймс учил маму водить, сколько я себя помню. Теоретически мама водить умела. Она разбиралась в машинах, как некоторые разбираются в мировых войнах: умела поддержать о них отвлеченный разговор, но вовсе не стремилась применить свои знания на практике. Стоило поднять капот, и она сообщила бы вам название и предназначение каждой детали. Но от просьбы включить зажигание впадала в столбняк и переходила в глухую оборону. Джеймс называл это иррациональным страхом. Мама считала свой страх обоснованным. Время от времени между ними повторялся один и тот же спор.