Снежная королева
Шрифт:
— Это зависит от того, что ты ответишь на мой следующий вопрос… Я хочу задать тебе только один вопрос, сивилла.
Изумленная Мун только кивнула.
— Спрашивай, и я отвечу… — Ввод информации…
— Скажи мне правду, сивилла, всю правду о мерах!
Изумление так и не покинуло Мун, когда она начала проваливаться в черную пустоту, когда память компьютера как бы заменила ее собственный разум… Она готова была рассказать этой инопланетянке всю правду…
Но за пределами этой правды таилась еще одна, более глубокая, и пока Мун плыла в безбрежном море тьмы, видения сменяли друг друга и чей-то голос рассказывал — ей одной… Она видела меров, но не такими привычно игривыми и невинными, точно дети и любимцы Моря, — но такими, какими они были созданы изначально:
Но разложение ее началось гораздо раньше, с появлением первых мелких королевств, высвободившихся из-под ее власти; их недальновидные борцы за свободу жаждали пусть даже и не совсем настоящего, но все же бессмертия — только для себя и немедленно, раз бессмертие для всей человеческой расы было пока недостижимо. Миры, подчиненные Старой Империи, начали безжалостное истребление меров, что постепенно разрушило способность последних исполнять возложенные на них функции; повреждена была и сеть предсказателей, не успев оформиться окончательно. Империя пала под весом собственной тяжести… однако страшная тайна «живой воды» так и осталась нераскрытой до конца; попытки раскрыть ее возобновились с установлением власти Гегемонии, и резня меров началась с новой силой. К этому времени меры уже полностью утратили понимание смысла собственного существования на Тиамат и заметно регрессировали, снова став довольно примитивными существами, безмятежно живущими в полнейшем симбиозе с морем. Эмигранты-гуманоиды, ставшие колонистами на Тиамат и стремившиеся обрести здесь новый дом, не больше самих меров знали о том, что хранится на дне моря; однако в их среде сохранилось некое первобытное уважение к Матери Моря, которой они постоянно платили дань, называя меров, ее бессмертных детей, священными.
Сеть предсказателей продолжала функционировать, внедряя свои знания в изуродованные историческими катаклизмами культуры, поднимая их из руин рухнувшей Старой Империи. Однако ответы отдельных предсказателей со временем становились все более неясными и страдали известными преувеличениями из-за утраты потенциала всей сети в целом. И Мун понимала теперь, что утрачен и еще один, значительно более важный аспект могущества предсказателей. Те, казалось бы, неумелые манипуляции, с помощью которых машина старалась заставить ее, сивиллу, выполнить свою волю, отнюдь не случайны и никогда не планировались как редкий феномен. Предсказатели созданы были не просто как рупор чьей-то вторичной мудрости, но как подлинные проводники и зачинщики различных социальных перемен, способные вернуть стабильность и гуманность тем культурам, внутри которых были рождены. И эта их исключительно важная функция была почти полностью утрачена вместе с той изначально четкой информацией, которую они получали прежде от основного компьютера.
Но она, Мун, все-таки стала королевой Лета — как того «желал» мозг машины! И теперь, достигнув цели, она непременно начнет работу по воссозданию некогда разрушенного. На нее была возложена последняя надежда великой машины; ради ее успеха машина активизировала все свои невостребованные и иссякающие ресурсы. Только в том случае, если Мун удастся повернуть вспять процесс неизбежной дезинтеграции системы предсказателей, машина вновь начнет функционировать в полную силу — и только тогда она действительно сможет помочь королеве Лета покончить с инопланетной эксплуатацией Тиамат. Конечно же, компьютерный
…Конец анализа! Мун пошатнулась, когда черное Ничто выпустило ее на волю. ПалаТион, бережно поддерживая ее, помогла ей прилечь на кушетку.
— С тобой все в порядке? — ПалаТион пытливо всматривалась в лицо Мун.
Мун уронила голову на грудь, буквально раздавленная последним откровением машины.
— О, Хозяйка!.. — Стон вырвался из ее уст, когда она наконец осознала, кому, собственно, возносила свои молитвы. — Как? Как смогу я исправить то зло, что творилось тысячелетиями? Я ведь совсем одна, я всего лишь — Мун…
— Ты королева Лета, — сказала ПалаТион. — И ты сивилла. У тебя есть все, что нужно. Это лишь вопрос времени… Ну а времени-то у тебя будет достаточно, прежде чем Гегемония вновь попытается властвовать здесь.
Мун медленно подняла голову.
— Не беспокойся, — ПалаТион отвернулась, — я не стану препятствовать тебе. Разве я смогу жить… разве душа моя выдержит знание о стольких смертях? Столько смертей — и ради чего?.. — Она стиснула руки.
Мун потребовалось еще некоторое время, чтобы убедиться, что и ПалаТион слышала лишь то же, что и Нгенет тогда, а вовсе не то, что было нашептано в таинственной темноте ей самой. То, в чем ПалаТион видела сейчас вызов общественному порядку, было лишь частью тех глобальных изменений, которые должны будут затронуть всю галактику от края до края, однако она прекрасно понимала, что этот вызов все-таки будет брошен и исход поединка придется измерять чьими-то страданиями и смертями; и этого ей было достаточно. Мун кивнула.
— Это значительно важнее для огромного количества людей, чем я могу рассказать вам…
ПалаТион сдержанно улыбнулась.
— Что ж, какое-никакое, а утешение! — Она подошла к столику у дверей, на котором важно «восседала» огромная морская раковина. ПалаТион взяла ее и некоторое время стояла неподвижно, спиною к Мун.
Мун вытянулась на кушетке; тело было словно налито свинцом, мозг отупел от перегрузки. Интересно, думала она, как я переживу завтрашний рассвет, с которого начнутся долгие годы моего правления?
— Мне необходимо вернуться… — начала было она, но тут ПалаТион резко вскинула голову: в дверь постучали. Мун быстро села, обеими руками вцепившись в концы своего пояса и жестоко закручивая их в ожидании ПалаТион, исчезнувшей за дверями гостиной.
Она слышала, как в прихожую вошли какие-то мужчины…
— Вы! — Голос одного из них сорвался, как если бы этот человек был потрясен чьим-то предательством. Очень знакомый голос…
Мун вскочила и бросилась к двери. В прихожей, освещенные ярким светом, стояли трое; волосы одного из них отливали рыжим пламенем…
— Погоди, Спаркс, не спеши. — ПалаТион поймала его за руку и держала крепко, потому что он уже хотел снова выскочить за дверь. — Если бы тебе была устроена ловушка, ты попал бы прямо в тюрьму, а не ко мне домой.
— Я… я не понимаю… — На лице Спаркса проступило замешательство.
— Не уверена, что и сама я все это понимаю достаточно хорошо… — ПалаТион выпустила его руку. Сайрус стоял рядом, ободряюще улыбаясь сыну.
— Спаркс… — Мун протянула к нему руки.
Он вскинул голову:
— Мун! — И бросился к ней. Больше для этих двоих ничего не существовало.
— Ах, Мун! Моя Мун… — Спаркс чуть слышно шептал ей в ухо эти слова, не давая сказать ни слова в ответ, закрывая рот поцелуями.
— Спарки… — Она чувствовала на своих губах его слезы.
— А теперь, Спаркс, — оба одновременно подняли головы, услышав голос Сайруса, — я должен с тобой расстаться. Впрочем, ты в надежных руках… — Он улыбался, скрывая печаль.
Спаркс кивнул, медленно высвободился из объятий Мун и подошел к отцу. Мун смотрела, как они — может быть, в последний раз — обнимают друг друга, и сердце у нее разрывалось, а потом Сайрус вышел, снаружи донесся шум города, и дверь снова захлопнулась. ПалаТион быстро заперла ее и с непроницаемым видом посмотрела на Спаркса.