Снежная королева
Шрифт:
А что, если Мун все еще держит стабилизаторы, тратя последние силы, но они уже пропустили тот крохотный выход в подпространство, через который можно вырваться из объятий «черной дыры»? Жители Харему научились проходить через Черные Ворота более тысячи лет тому назад, воспользовавшись научными данными Старой Империи, полученными от предсказателей. Сама же Старая Империя издавна обладала космическими кораблями, передвигавшимися со скоростью, значительно превосходившей скорость света, что позволяло Империи держать под контролем даже самые отдаленные, недоступные Гегемонии миры; впрочем, Старая Империя вполне успешно пользовалась и Черными Воротами для ускоренной переброски грузов и людей. Гегемония же подбирала крохи с ее стола, пытаясь постепенно установить собственную власть хотя бы среди ближайших планет, составлявших лишь малую часть того, что называлось Старой Империей. Однако
Элсевиер чувствовала, что глаза ее под сомкнутыми веками распухают, вылезают из орбит; больше не было сил смотреть на раскаленные стены черного колодца, высасывавшие из них жизнь. Она слышала, как стонет корабль, и ей казалось, что сама она вот-вот рассыплется в прах. Пульсирующая слепящая чернота эхом отдавалась у нее внутри, и сознание наконец уступило: Элсевиер позволила всем своим страхам и сомнениям взорваться, взлететь, подобно снопу искр, и с радостью отдалась беспамятству.
Черные Ворота открылись и выпустили их.
Глава 17
Этого не может быть. Джеруша, стиснув руки за спиной, стояла посреди элегантного дома в верхнем городе и смотрела в шестиугольное окно на улицу. Дети приплясывали среди каких-то немыслимых кружков, нарисованных ими на древних плитах тротуара, — дети зажиточных горожан и инопланетян играли вместе, равнодушные и к космическим расстояниям, что разделяли их родные планеты, и ко взглядам, что разделяли их родителей. Джеруше не хотелось думать о расстояниях, о различиях, об ужасном… Этого просто не может быть!
Но даже столь яростное неприятие не могло отвлечь ее от того, что вновь и вновь воскресало в ее памяти и душе, от той ночи, когда сигнал тревоги — она как раз дежурила — заставил ее выскочить из-за стола и помчаться вверх по темным улицам Карбункула. И она никогда не забудет того, что услышала, влетев в дом ЛиуСкеда, — то был не человеческий голос, но рев и стон измученной бессловесной твари.
А потом, включив свет, она закричала. Она не кричала так, по крайней мере, лет двадцать, давно научившись владеть собой, но тут не смогла сдержать ни крика ужаса, ни слез. Она оказалась не в силах воспринять случившееся: ей не хотелось видеть это окровавленное существо — то ли человека, то ли животное, — что с каким-то блеянием ползало по полу наполненной отвратительным смрадом комнаты… бредовый, кошмарный призрак того, кто некогда был человеком. И не просто человеком, но КОМИССАРОМ ПОЛИЦИИ ПЛАНЕТЫ ТИАМАТ! Который сжег свой мозг, приняв сверхдозу спага. Боги, да проживи она еще хоть тысячу лет, и то никогда не забудет этого зрелища! Джеруша яростно заморгала, потому что дети, игравшие на улице, вдруг расплылись у нее перед глазами. Сколько она ни старалась выбросить эти воспоминания из головы, они липли к ней, словно трупный запах, путали чувства и мысли. Работая в полиции, она повидала немало такого, что способно было закалить даже самую нежную душу; но когда с кем-то из твоего непосредственного окружения случается такое… Она не очень-то любила ЛиуСкеда, но никто в мире не заслуживал подобной участи, подобного самоуничтожения. Хотя, возможно, ЛиуСкеду теперь на все наплевать, Но ведь у него были дети, семья. Мантаньес, исполняющий обязанности комиссара полиции, поручил Джеруше «оказать всестороннюю помощь супруге ЛиуСкеда в подготовке к отъезду с Тиамат». «Лучше, если в такое время рядом с Марикой будет женщина», — сказал ей Мантаньес и, надо отметить, вполне искренне. Она прикусила язык, не решившись возражать. Что ж, черт побери, может, он и прав.
Она не слишком хорошо представляла себе, как встретится теперь с Марикой ЛиуСкед и двумя ее маленькими дочками — после увиденного и услышанного в ту ночь. Но длительная выучка и богатый опыт помогли, и она, взяв себя в руки, похоже, произвела весьма благоприятное впечатление на растерявшуюся и убитую горем женщину.
Лесу Марика всегда держалась отчужденно и холодно во время их предыдущих встреч: ЛиуСкед частенько заставлял Джерушу
Джеруша услышала, что кто-то молча подошел и остановился с ней рядом; глянула искоса и увидела десятилетнюю Лесу Андради, младшую из двух дочерей ЛиуСкеда. Это была умненькая, любознательная девочка, очень непохожая на свою старшую жеманную сестрицу, и Джеруша успела даже полюбить ее: И только то, что Андради, вечно висевшая у нее на руке, смотрела на нее, одетую в полицейскую форму, с тем же благоговейным обожанием и восхищением, что и на служивших в полиции отца и старшего брата, заставляло ее как-то терпеть унизительную роль няньки, которую отводил ей ЛиуСкед в своем доме.
Сейчас Андради, сгорбившись, как и сама Джеруша, стояла с ней рядом у окна — маленькая, несчастная, в бесформенном сереньком платье, с вымазанным золой лбом… Семейство было в трауре, как если бы ЛиуСкед умер по-настоящему. Но боги не были к нему так милосердны… Какие там боги! Джеруша поджала губы так, что они превратились в тонкую нитку. Боги-то как раз не имели к этому ни малейшего отношения; здесь прямо-таки разило человеческой подлостью и предательством!
Андради тайком смахивала слезы, глядя, как играют другие ребятишки — в том мире, от которого сама она теперь оказалась вдруг полностью отрезанной.
— Жаль, что я не могу попрощаться со Скелли и Минук. Но мама не разрешает нам выходить, потому что… из-за папы.
Джеруша подумала: неужели ее мать считает подобное прощание неуместным только из-за траура? А может, просто боится, что другие дети могут обидеть ее девочек? И сказала Андради:
— Ничего, они не обидятся и все поймут.
— Но я не хочу уезжать и навсегда расставаться с ними! Я ненавижу этот Ньюхевен! — Андради родилась на Тиамат, а ее весьма заботившиеся о собственной репутации родители во всем предпочитали следовать претенциозным правилам светской жизни Харему, так что родная планета была для девочки не более чем просто названием, бездушным символом того, что вдруг так внезапно и неприятно поломало ее судьбу.
Джеруша обняла Андради за худенькие плечи, оглядывая поверх; ее головы холодно-стерильное убранство комнаты. Она слышала приглушенный шум на верхних этажах, где Марика с помощью слуг заканчивала паковать багаж. Большая часть дорогой мебели оставалась здесь — не из-за того, что везти ее ракетой было Марике не по карману, но скорее, как подозревала Джеруша, из-за тех болезненных ассоциаций, которые отныне всегда будут вызывать эти предметы.
— Я понимаю, Андради, почему сейчас ты Ньюхевен ненавидишь. Но когда ты туда приедешь, то найдешь себе новых друзей, и они научат тебя лазить по деревьям пронг и плести из их коры шляпы. Они возьмут тебя в поход за теми цветами, что цветут только ночью и искать их нужно с фонарем; а в дождливый сезон вода там падает с небес, словно теплый душ, прямо на виноградные лозы, что всегда покрыты сладкими ягодами. Ты сможешь ловить в пруду светящихся вогов… — Хотя весьма сомнительно, что Марика позволит дочерям ловить вогов.
Андради фыркнула.
— А кто… это такие?
Джеруша улыбнулась.
— Такие маленькие животные, вроде рыбок, которые в сезон дождей живут в лужах и заполненных водой ямках, а летом зарываются в грязь и спят там, пока снова не пойдут дожди.
— Целых сто лет? — Глаза Андради расширились. — Это ведь так долго!
Джеруша рассмеялась, догадавшись, в чем дело.
— Нет, не сто — всего-то года два. Там зима и лето не длятся так долго, как здесь.
— Ой, вот здорово! — Андради захлопала в ладоши. — Это будет похоже на вечную жизнь. Как у Снежной королевы!