Снежная слепота
Шрифт:
– Ну, трехпалый так трехпалый, – согласился Харп, которому в общем-то было все равно, с кого начинать знакомство.
Он пока еще только в самых общих чертах представлял себе, что именно надеялся услышать от местных жителей: какой-нибудь намек, слово, случайно оброненное кем-то, кто, возможно, и сам не понимал тайного смысла, скрытого внутри простого сочетания звуков.
Почему-то вдруг Харп вспомнил слова отшельника Мидла, утверждавшего, что у каждого в этом мире есть своя миссия, о которой тот, на кого она возложена, может и не подозревать. Сам Мидл видел свою миссию в том, чтобы передать Харпу фрагмент странного рисунка, который
Скорее всего рисунок нес в себе некую зашифрованную информацию, понять которую можно, только собрав его полностью. Почему бы и нет? В мире вечных снегов не было бумаги, а рисунок был выполнен на бумажном листе. Следовательно, он попал сюда из иного мира. Как – это уже другой вопрос. Однако то, что подобные рисунки не входили в стандартный набор новичка, необходимый для выживания в мире вечных снегов, было совершенно очевидно.
Мидл уверен, что для выполнения своей миссии Харпу нужно посетить поселок хранителя храмовых врат. Может, старик знал, что четвертый, недостающий фрагмент рисунка находится у кого-то из местных жителей? Судя по тому, как отреагировал на вопрос Старпол, он прекрасно знал о его существовании. А что, если и фрагмент рисунка находится у него? Вполне вероятно, что так оно и есть, однако напрямую спрашивать Старпола об этом Харп не хотел. Возможно, Старпол не придавал большого значения рисунку, а на вопрос Харпа ответил отрицательно по укоренившейся привычке ни с кем не делиться своими секретами. В таком случае интерес, проявленный Харпом к рисунку, мог спровоцировать ответный интерес к нему и со стороны Старпола.
И все же ключом к чему мог являться рисунок? Харпу хотелось верить, что он укажет ему путь к выходу.
А что, если в этом и заключалась его миссия?..
Открыв дверь дома, Кикул пропустил Харпа в узкий тамбур.
Помещение, в котором, миновав тамбур, оказался Харп, имело две перегородки. Одна из них отделяла дальний конец большой комнаты, где располагался курятник, другая, делившая оставшуюся площадь надвое, начиналась от стены с маленьким окошком и внезапно обрывалась примерно посередине.
На первой половине комнаты стояли прямоугольный обеденный стол и три табурета. На стене висела открытая полка, заставленная какой-то мелкой домашней утварью. У стены лежали три скатанные постели.
Из-за перегородки выглянула немолодая женщина. По виду ей можно было дать лет пятьдесят, а то и больше. Лицо ее, широкое, оплывшее, покрытое пятнами обморожений, было похоже на какой-то переспевший и уже начавший местами подгнивать овощ. Сходство с растением довершала прическа женщины – ее седые, с тоненькими вкраплениями темного цвета волосы были небрежно собраны на затылке в бесформенный комок, из которого во все стороны торчали выбившиеся пряди.
– Вайсана, женщина трехпалого Гошеля.
Это была не церемония знакомства – Кикул представлял Харпу хозяйку дома, как экспонат кунсткамеры, по его мнению не заслуживавший особого внимания.
– Ну, что стоишь? Не знаешь, что полагается? – прикрикнул он на женщину.
Та тотчас же всполошенно
– Сейчас все будет! – подмигнул Харпу Кикул.
Харп понимающе улыбнулся, хотя пока еще и не понимал, о чем идет речь.
– А где сам Гошель? – поинтересовался Харп.
– Там, – взглядом указал на перегородку Кикул.
Не спрашивая дозволения, Харп обогнул перегородку и заглянул на другую половину дома.
В дальнем углу комнаты был свален ворох старой одежды и обуви. Рядом с ней на табурете сидел мужчина, худой как щепка. Рубашка на нем висела, словно нацепленная на палку. Возрастом и внешним видом Гошель был под стать своей женщине. Несколько прядок седых волос на голове его казались прилепленными к лысому, формой напоминающему яйцо черепу. На морщинистом лице выделялись очень длинный нос и широкие губы, которые были постоянно приоткрыты, выставляя напоказ большие кривые зубы. На коленях Гошеля лежала старая доха, у которой он латал протершуюся до дыр подкладку.
– Вылезай, Гошель! – крикнул Кикул, выглянувший из-за перегородки следом за Харпом. – С тобой поговорить хотят!
На лице Гошеля не отразилось никаких эмоций – ни удивления, ни замешательства, ни испуга, будто беседа с чужаком была для него самым что ни на есть обычным делом. Ни о чем не спросив Кикула, Гошель только посмотрел на Харпа красными от напряжения, слезящимися глазами, после чего воткнул иголку в подкладку, положил доху поверх кучи прочей одежды и не спеша поднялся с табурета. Когда, помогая себе подняться, Гошель оперся ладонью правой руки о табурет, Харп обратил внимание, что на ней не хватает двух пальцев: мизинца и безымянного.
Двигаясь в направлении Кикула и Харпа, Гошель вел кончиками пальцев по плотной полимерной пленке, из которой была сделана перегородка, разделяющая комнату надвое.
– Снежная слепота, – ответил на удивленный взгляд Харпа Кикул. – Он на расстоянии вытянутой руки ничего не видит. То же самое и у его женщины. Поэтому-то они и не работают на золотом руднике вместе с другими.
– Как же он шьет? – тихо спросил Харп.
– А кто его знает, – безразлично пожал плечами Кикул. – Говорят, у тех, кто плохо видит, очень чувствительные пальцы.
Тем временем Вайсана уже успела накрыть на стол: холодная каша из закваски, пара отварных яиц, лепешки и пластиковая фляга с крепкой настойкой перебродившей закваски на синем мху.
– Прошу к столу! – хозяйским жестом пригласил Харпа Кикул.
Лицо его уже сияло радостной улыбкой предвкушения: он даже и не думал, что задание, порученное ему хранителем храмовых врат, может оказаться не только необременительным, но даже приятным.
Взяв Гошеля под локоть, Харп помог ему добраться до стола и сесть на табурет.
Быстро сориентировавшись в обстановке, Кикул жестом велел хозяйке поставить на стол еще одну миску и кружку. Кикул не был снобом, и если гость хранителя храмовых врат желал, чтобы трехпалый Гошель сидел за столом вместе с ними, то и он ничего против этого не имел.
– Как ты потерял зрение? – спросил Харп у Гошеля.
– Случайность. Глупая случайность, – ответил Гошель, проведя кончиками пальцев по краю стола. Голос у него был тихий, ровный и тусклый, лишенный какой-либо эмоциональной окраски. Казалось, он говорил не о себе, а читал заранее заученный текст, который написал для него кто-то другой. – Необратимые последствия снежной слепоты.