Снежные дороги судьбы
Шрифт:
– …Показалось, что она шевельнулась…
– …Да, вот видите, снова…
– …Господи, неужели…
Девушка сделала над собой неимоверное усилие и открыла, наконец, глаза.
…Маша Баранцова сидела на кровати, обложенная со всех сторон подушками, и в задумчивости изучала тарелку с недоеденным завтраком.
Шла вторая неделя с тех пор, как она вернулась в этот мир – оттуда, где её ждали отец, мама и брат. И иногда ей приходила в голову мысль что может быть ей было бы лучше остаться там, с ними… Ведь она теперь
Тем не менее она выздоравливала. Профессор Ромп приехал в назначенный срок и, кажется, несколько расстроился, что больная к тому времени уже пошла на поправку, не дожидаясь его участия. Он велел Капитолине Ивановне кормить ее куриным бульоном и жидкой рисовой кашей и прописал полный покой. Затем сварливо принял внушительный гонорар и поспешил на вокзал, чтобы успеть на обратный поезд в Берлин – лечить высокородных аристократов – всех этих «фонов» и «цу»; чьи мозги испортило вырождение и близкородственные браки – а также алкоголизм и сифилис.
Мария тяжело вздохнула, проглотив подкативший к горлу ком… Смерть отца казалась невероятной, невозможной… Казалось он сейчас откроет дверь и скажет…
Болезненная тошнота подступила к горлу, когда Мария вспомнила его последние слова, обращенные к ней… Матерная брань достойная грязного мужика! Надо заставить себя не думать об этом! Она любила папу, и он любил ее. И ничто не может этого изменить!
Было еще одно обстоятельство которое лишало ее покоя – Дмитрий. Он не приходил, не присылал узнать о ее здоровье. Почему же её будущий муж не написал хотя бы письмо? Где он? Петербург никогда не был особо здоровым местом. Вдруг он заразился чем-нибудь и сейчас умирает в больнице для бедных? Может, он просто валяется беспомощный на койке в своем подвале, не имея сил позвать на помощь?
Девушка вздохнула и оттолкнула от себя поднос. Ее уже тошнило от одного вида куриного, бульона.
Через несколько минут в комнату вбежала запыхавшаяся Марта… Мария почувствовала зависть. Марта может ходить и бегать. Или болтать на кухне с Глашей и выпрашивать у нее горячую ватрушку. А она прикована к постели, беспомощна и в полном отчаянии.
– Марта, подай мне, пожалуйста перо и бумагу. Я напишу записку а ты подожди здесь. Отнесешь по адресу и отдашь лично в руки.
Мария вскочила с постели, потянулась к чернильному прибору и… И тут же почувствовала сильное головокружение, перед глазами замелькали черные точки, как снежинки в метель. Колени подогнулись. Она очнулась лежащей на полу. Над ней склонилась испуганная Марта.
– Зачем вы встали, Мария Михайловна? – всплеснула она руками. – Вы упали в обморок! Вам нельзя вставать. Так сказал доктор. Капитолина Ивановна заругает меня если узнает…
– Не узнает – я никому не скажу – лучше помоги встать! Я кому сказала, – прикрикнула Маша. Иди сюда и помоги мне.
Через несколько минут Маша лежала в постели белая как полотно и изможденная, как будто пробежала пару верст.
– Ну вот. Я встала и сама вернулась в постель. Вечером я снова попытаюсь это сделать. И завтра тоже. А сейчас я напишу письмо.
Сочинение
– Ну вот, возьми. И… пожалуйста, если ты его не застанешь, не отдавай письма а постарайся разузнать, где он и все ли с ним в порядке.
Ее голос задрожал.
– Я только хочу знать, что с ним, не болен ли, не случилось ли беды какой… И на тебе десять рублей – купи чего-нибудь себе.
– Хорошо, барышня.
Марта с пониманием посмотрела на свою госпожу, улыбнулась и ушла. А Мария притянула к себе поднос и жадно, не различая вкуса, стала есть.
Марта не без труда нашла улицу, где жил этот самый Подымов. Она бежала по тротуару, погоняемая стылым ветром с Финского залива…
По мере того как она шла к цели, фасады становились все более обветшалыми и облупленными. Вывески солидных магазинов вроде чайной торговли Высоцкого, или «Цветочныя мыла парфюмерной фабрики Н.А. Ротмана», сменялись на какие-то нелепые надписи вызывавшие улыбку. «Фортепьянист и роялист», «Продажа всевозможных мук», «Портной Дорофей Гриб из иностранцев». «Радикальное убийство и выведение мышей, крысей, тараканов и прочих нежелательных жильцов». * Вдоль улочек тянулись рюмочные, извозчичьи чайные, портерные, распивочные, кухмистерские, или просто заведения, украшенные лаконичной вывеской: «Водка».
Наконец Марта подошла к дому на Третьей Куликовской улице, где как сказала госпожа, жил её кавалер. Дом явно знал лучшие времена – штукатурка облезла, фундамент осел.
За домом торчали голые яблони чахлого садика.
Напротив маленькой боковой двери была свалена куча мусора – должно быть дворники несли свою службу из рук вон плохо. Марта направилась к парадному, минуя гипсовых львов, и крутанула тронутую зеленью медную ручку звонка.
Прошло довольно много времени, прежде чем дверь открылась.
– Чего вам?
На пороге стояла средних лет женщина, завернутая в долгополый малиновый халат, державшая в костлявых пальцах недокуренную тонкую папироску. В воздухе висел кухонный чад и еще какой-то несвежий, затхлый запах. Присыпанные ранней сединой волосы были заплетены в бумажные папильотки. Выглядела женщина неважно – как поношенная потрепанная шуба мещанского фасона.
– Добрый день, сударыня! – вежливо поздоровалась Марта. Я послана к господину Подымову. Он живет здесь, не так ли? – тщательно подбирая слова сообщила горничная.
– А вы, любезная, кто будете? – хмуро осведомилась тетка, обдав её застарелым перегаром и табачным дымком.
– Я Марта Роот, прислуга в доме купца первой гильдии Баранцова – сухо сообщила девушка.
– Марта значит, – тетка пожевала губами словно в раздумье. Из чухонцев? А по-русски Марфа, так?
Марта молча кивнула.
– Ну а я вот буду Фотиния. Фотиния Климовна Дольник – вдова коллежского регистратора Дольника. Здешняя стало быть домовладелица…
– Господин Подымов ведь тут живет? – как можно больше тверже осведомилась Марта, не имевшая желания слишком долго продолжать разговор.