Снежные письма
Шрифт:
Попрощавшись с подругой, девушка внимательно посмотрела в окно на ресторанчик, в котором уже несколько дней начиналось и завершалось ее рутинное существование. Она и сама не понимала, почему это маленькое заведение так крепко запало ей в душу. В самый первый день в Брюгге она просто шла и увидела светло-коричневую дверь с висящими на ней мордами оленей в красно-зеленых шарфах. Через чуть запотевшие окна в цветных огоньках виднелись столики со светлыми расшитыми скатертями. На них уютно пристроились кособокие винтажные подсвечники в восковых каплях. Не долго думая, Лиза тогда просто зашла внутрь. И на нее ринулись, завлекая и соблазняя, густые перечные запахи жареного мяса, солоновато-чесночные – запечённых мидий. Кружили в хороводе дух свежей выпечки и благоухание горячего вина и грога. Впервые после того поворотного вечера Лиза почувствовала себя защищенной. «Скоро меня там уже знать будут, – девушка невесело усмехнулась. – Моя личная бельгийская традиция! Хоть какое-то постоянство среди этой неопределенности».
После разговора с Аней, Лиза заметно приободрилась, хотя хандра и неотвязная тревога, конечно же, никуда не пропали. Но все же она накинула свое серое пальто, ярко-оранжевый шарф крупной вязки (тоже собственное творение)
– Простите, как вас зовут? – Лиза чуть смущенно улыбнулась, когда пышноусый мужчина подошел к ее столику. – Я уже тут несколько дней подряд к вам прихожу. Думаю, уже пора подружиться. Как к вам можно обращаться?
– Меня зовут Густав, мэм, – усы колыхнулись в такт кивку хозяина, который улыбнулся благодушно и как-то по-отечески.
– Очень приятно. А я Лиза. Принесите мне, пожалуйста, бокал вина красного.
– Один момент.
Густав испарился, но вскоре вернулся и, поставив бокал перед девушкой, неуверенно произнес:
– Мэм… Лиза, вам тут… кхе, кхе… просили передать…
С этими словами он протянул удивленной девушке лист бумаги, в котором она сразу узнала свой рисунок. Один из первых, что она сделала в Брюгге, но который чем-то не угодил и был вырван с корнем из тетради.
– Сегодня утром один молодой человек…
– Молодой человек? – с ужасом прошептала Лиза.
– Да, он что-то тут написал и попросил передать вам, если вдруг вы еще раз сюда придете. Если что, я не смотрел! – Густав, будто сдаваясь, шутливо поднял ладони.
Непослушными руками Лиза схватила телефон и начала быстро листать фотографии. «Неужели он все-таки нашел меня? Так быстро! Но как? Господи, только не это!». Сердце грохотало набатом, дыхание сбилось. Наконец, она нашла фото Вадима и показала Густаву.
– Это был он?
– Нет, мэм, это определенно был другой молодой человек.
Лиза озадаченно замолчала, и мужчина, сконфуженно кивнув, бесшумно вернулся к барной стойке. Девушка развернула лист, и глаза моментально наполнились слезами, которые тут же потекли по лицу.
«Грустно. Мне тоже.
Все чужое. В другой стране сложно чувствовать себя как-то иначе.
Пролила любимый лак. Какого он был цвета?
Вадим – козел. Полагаю, он это заслужил.»
Лиза завертела головой, оглядывая посетителей ресторанчика. Резко повернулась к заснеженному по краям окну – набережная была пуста. «Что же это? Кто это?» – растерянно думала она. Непрошенные слезы застилали глаза, и на мгновение все вокруг показалось какой-то бессмыслицей. Чьей-то дурацкой выдумкой. Но вдруг Лиза почувствовала, как что-то тяжелое, давящее, покинуло ее. Будто груз, который она носила, вдруг исчез. Пальцы девушки дрожали, когда она расстегивала сумку и доставала оттуда свою большую тетрадь – вечную спутницу. Но едва карандаш оказался в руках, движения стали уверенными и четкими. Лиза знала, что делать. С отчаянной решимостью она принялась писать.
День второй. 17 декабря.
12.00.
«А я ведь даже никогда ни с кем не ссорилась. Не умела. Всегда так получалось, что я улыбнусь – и вроде как конфликт исчерпан. Даже никаких слов не надо. Прямо мистика какая-то. Скажешь, это невозможно? Но так и есть. Ни с мамой не ругалась (хотя отношения с ней сложно назвать близкими, скорее добрососедские), ни с отцом (он вообще лучший человек на планете), ни с подругами (знаешь, бывает такое – влюбились в одного мальчика или не поделили что-то). А тут вот взяла и поссорилась. Хотя можно ли назвать ссорой выяснения отношений, когда застала без пяти минут мужа с другой женщиной? Вадим – он, в целом, неплохой человек. Он целеустремленный, ответственный. (Я что, его защищаю сейчас??). Когда мы познакомились… Я, как сейчас, помню этот день. Лето было жарким тогда, удушающим. Воздух так и плыл, такое дрожащее марево. Весь город плавился. А я шла по улице, обмахиваясь веером. Очень красивый веер – с вышитыми голубыми птицами. Я даже помню, о чем думала тогда. О зиме. Я очень люблю зиму. Правда, теперь не знаю, как к ней относиться… Потому что именно зимой случилось это… с Вадимом. А зима здесь, в Брюгге – это вообще что-то странное. Она вроде тут есть, а вроде и нет. То снег метет, то солнце выглядывает. А в первый день, когда я только сюда приехала, вообще дождь шел. Мелкий такой, противный. Ах да, я отвлеклась. Так вот, я шла по этому пеклу со своим веером в руках и мечтала о снегопаде. А потом, как по волшебству, ниоткуда взялись тучи. Я редко смотрю прогнозы погоды (возможно, в этом есть немного инфантильной беззаботности), но, видимо, к грозе готовился почти весь город. Кроме меня, ха! В общем, когда пошел ливень, практически все прохожие раскрыли зонтики. Я встала под козырек какого-то небольшого магазина, хотя и туда долетали струи воды. Почему я не зашла в помещение? Ха, ну, он уже был битком забит такими же, как я, кто пренебрегает прогнозами погоды. А потом подошел он. Всю его одежду можно было выжимать. Но он так и стоял передо мной, не делая попыток спрятаться под козырек, хотя место там было. «Кажется, не я один забыл зонтик», – сказал он и рассмеялся. Я тоже рассмеялась и, кивнув головой в витрину магазина, сказала: «Нет, нас таких много. Вы тоже не смотрите прогнозы погоды?». А он сказал: «Они врут». Я согласно кивнула, а он покачал головой: «Нет, вы не поняли. Врут те, кто говорят, что не смотрят прогнозы погоды. Они специально не берут зонтики, потому что, прячась от дождя, можно неожиданно кого-то встретить». И так внимательно посмотрел на меня… Вот так все и началось. Влюбилась ли я сразу? Пожалуй, да. В двадцать три года так просто влюбляться.
Лиза
P.S. – Брюгге красивый город. Мне кажется, он меня понимает. А может быть, мы с ними даже похожи. Так же разделены на что-то светлое и бесконечно печальное. И вроде как наковальня уже не так давит… Может, ее и вовсе уже нет, а осталась только фантомная тяжесть. Я не знаю…».
Максим откинулся на спинку стула – какая-то новая тяжесть легла на плечи. Лиза. Лизу предали. Бросили на грудь наковальню. Ничего не объяснили. Маша тоже ничего не объяснила. И тоже ушла. «Врут те, кто говорит, что не смотрит прогнозы погоды. Они специально не берут зонтики, потому что, прячась от дождя, можно неожиданно кого-то встретить». Эти слова Лизы напомнили Максиму день, когда он впервые увидел Машу. Тогда тоже был дождь. (Бывают же такие совпадения! Или это тенденция новая – знакомиться в непогоду?). Такой мощный летний ливень, который гонит по асфальту бурлящую воду и отмывает фасады зданий. Улицы моментально опустели, а редкие прохожие ютились под карнизами, в магазинах и кафе. А Маша… Маша кружилась, задрав голову и подставляя лицо беспощадным теплым струям. Стройную фигурку облепил мокрый насквозь короткий сарафан, в руках она держала сандалии и танцевала босиком в каком-то своем, только ей понятном, ритме. Максим вспомнил, как они встретились взглядами. Он стоял под защитой большого, черного зонта и очарованно наблюдал за изящными движениями девушки, как вдруг она поймала его взгляд и… расхохоталась – звонко, весело и беззаботно. Максим смущенно улыбнулся и подбежал, пытаясь укрыть её под своим зонтом. Но та вдруг рассердилась и, выпрыгнув обратно под ливень, воскликнула: «Уберите свой чертов зонт! Он только мешает!». И вдруг снова рассмеялась, теперь уже замешательству Максима. «Но ведь дождь!» – попытался возразить он. «И что? Зато после такого ливня невероятно приятно согреваться горячим чаем!» – ее глаза возбужденно блестели. Так и произошло. Ливень закончился так же неожиданно, как и начался. Они шли по улице, вдыхая свежие запахи сырого дерева, земли и асфальта, которыми дышал город после дождя. В узком переулке нашли небольшое кафе и там долго пили ароматный чай с имбирем. И разговаривали, разговаривали, разговаривали…
Это была неистовая, испепеляющая любовь. Буря, извержение, лавина. Они ревновали, ссорились и тут же страстно мирились в жарких, исступленных объятиях друг друга. Они стремительно взлетали к самому солнцу и камнем падали вниз. Максиму иногда казалось, что эти отношения убивают их обоих. Эмоциональные качели выжимали все соки, изнуряли и не давали расслабиться ни на секунду. Но… не любить Машу он не мог. Ее ненасытность, ее одержимость притягивали мощнейшим магнитом. Это был какой-то гипноз. Но они дополняли друг друга. Спокойствие и даже холодность Максима гармонировали с непредсказуемостью и мятежностью Маши.
Он вспомнил их первый совместный отдых на море. Многоликий, волнующий Таиланд привел Машу в восторг, тогда как Максима опустошал бешеный ритм и хаос этой страны. В тот вечер она выпила лишнего и привычно кружилась на опустевшем пляже, взметая длинными ногами песчаные веера. (Маша любила танцевать, ей просто жизненно необходимо было постоянно находиться в движении). «Пойдем спать», – предложил тогда Максим. Но Маша сердито посмотрела на него и, отвернувшись, неожиданно сделала «колесо», сверкнув на мгновение голыми коленками и тонкими щиколотками. «Ты зануда! – вспыхнула она. – Такая ночь! Зачем спать? Нужно ловить каждый момент жизни, понимаешь? У нас не так много времени осталось здесь, потом снова снег и серость. Выспимся в самолете!». Она замолчала, потом надрывно расхохоталась. И вдруг, словно поддавшись какому-то порыву, ринулась в воду – прямо в тонком хлопковом сарафанчике. «Маша!!!» – закричал Максим, опешивший от внезапной смены ее настроения. Она вернулась почти сразу, поникшая, серьезная, нахмуренная. «Пойдем спать», – устало сказала она и побрела в сторону отеля, не оглядываясь. Это был первый момент в их отношениях, когда Максим с тревожностью ощутил свою беспомощность и какой-то безотчетный, гнетущий страх.