Снежных полей саламандры
Шрифт:
— Что вы влюблены? — догадалась Ане.
Ну да. А с чего бы он звал капитана Дёмину по имени? Сколько он о ней уже рассказал, и везде — Катерина и Катерина. А она, Ане, даже не знала личного имени Дёминой. Не было нужды. Хватало обращения по званию и по фамилии.
— Мальчишки влюбляются, — отрезал заведующий. — А я — восхищён… Её работа… и то, как она справляется с нею… В общем… — он замолчал снова.
— Передам, — пообещала Ане.
— Спасибо.
Дальше шли молча. Коридор извернулся снова, ощутимо пошёл вверх, вверх и вдруг внезапно вывел на широкий
— Приплыли, — с тоской сказал заведующий. — Гады…
А Ане смотрела во все глаза на человека, стоявшего среди прочих, и отказывалась верить. Не может быть! Да этого не может быть просто потому, что не может быть никогда!
— Именно об этом я и не успел вам рассказать там, внизу, — виновато сказал Баранников. — Простите…
— Папа! — прошептала Ане, ощущая, как леденеют руки и подрагивают колени. — Папа, что ты здесь делаешь?! Ты не… Ты ведь…
Но не было никаких признаков того, что Жана Ламеля привели сюда силой. И лицо у него стало очень уж виноватое.
— Бросай, — приказал один из пришлых доктору Баранникову.
Тот послушно выронил из руки оружие. А что еще ему оставалось делать? «Точка» с глухим звуком косо упала чуть в стороне. А из коридора напротив внезапно вышли еще двое. Ане сильно вздрогнула, прижимая к груди руки: отчаянная надежда едва не лишила её разума. Потому что этими двумя оказались капитан Дёмина в серой полевой форме и Жаров в броне, с алым пламенем на кулаках.
— Вы арестованы, — скучным голосом объявила Дёмина. — Ваши права ограничены.
И тут произошло странное. Пришлых было — человек шесть, все с оружием, то есть, правильной реакцией для них было бы — расстрелять нежданную досаду в упор, тем более, что Жаров и Дёмина не прятались, а стояли во весь рост, прямо как мишени в тире. Но пришлые дружно вскинули руки к груди и исчезли практически одновременно. Дохнуло в лицо жарким, нездоровым ветром…
Струна гиперпрокола, догадалась Ане. Она о таком читала только в информе. Энергозатратная вещь, очень сложная в производстве, а потому безумно дорогая. Шестеро пришлых «мирумирников» выкинули сейчас каждый по три приличных состояния, соизмеримых, скажем, с состоянием владельца конного завода. Остальные почему-то не нападали. Стояли как истуканы, и не нападали. Затем начали валиться на пол там, где стояли, бесшумно, без крика, без попытки к сопротивлению или хоть к бегству. Только папа стоял неподвижно, опустив голову.
— Что можете сказать в своё оправдание, господин Ламель? — спросила Дёмина.
— Ничего, — он поднял голову, посмотрел на дочь.
Ане содрогнулась от обречённой черноты в его взгляде. Слова: «Папа, как же ты мог?!» застряли в горле.
— Теперь-то ты точно покинешь планету, солнышко, — устало сказал он. — Будешь в безопасности. Жаров, ты уж её береги, пожалуйста.
— Молчать! — внезапно крикнула Дёмина, подступая
— Ненавижу, — выдавил папа через кривую, страшную какую-то ухмылку, Ане никогда не видела у него таких ухмылок, никогда, сколько себя помнила.
Удар беззвучного грома прошил насквозь сознание, разделив мысли на два бушующих отдельно одно от другого моря. На какое-то время Ане ослепла и оглохла, все её чувства замкнуло. Когда способность воспринимать реальность вновь вернулась к ней, она поняла, что прошло всего несколько мгновений. Вечность, уложившаяся в четыре удара сердца…
Папа сполз по стене безвольной сломанной куклой. Из-под плотно сомкнутых век поползли густые, чёрные в искусственном свете каменного убежища капли. Как слёзы, машинально отметило сознание. Только кровавых слёз не бывает.
— Я успела… — неверным голосом выдохнула Дёмина, оседая на руках у Жарова. — Дамп памяти… успела я…
Её лицо перекосилось в инсультной ухмылке, голова запрокинулась. Но хотя бы не было кровавых слёз…
Ане не очень поняла, что произошло, слишком в малый отрезок времени уложилось слишком много странных, страшных и непонятных событий. Сознание замерло, притворяясь мёртвым, и всё затем только, чтобы окончательно не спятить.
— Ко мне, — коротко приказал Игорь, поднимая безжизненную Дёмину на плечо. — У меня — струна, до базы всех не вытянет, но на поверхность выбросит. Тут сейчас станет жарко. Аня! Шевелись!
Ане шагнула, потом обернулась:
— ордей Павлович, что же вы…
Баранников подобрал брошенную им же самим «точку». И теперь смотрел сквозь прицел. Лицо у него странно дёргалось, взгляд провалился внутрь.
— Я не хочу, — тоненьким, детским каким-то голосом сообщил он вдруг. — Не надо…
— Он под психокодом! — мгновенно понял Жаров. — Аня, ко мне, сейчас же!
— Не убивай! — крикнула Ане Жарову.
«Ментосканера я уже отведал», — вспомнились слова заведующего. — «Поганая машинка!»
— Он же борется, ты же видишь, Игорь! Ему надо помочь!
— Психокод непреодолим, — отрезал Жаров, хватая женщину за руку. — Ему уже не поможешь. Пошли.
— Пусти! — завизжала Ане, выворачиваясь из железных клещей, которые Жаров ошибочно называл своими пальцами. — Пусти!
Он отпустил. Неизвестно, что помогло — акустическая атака или серьёзное опасение лишить любимую руки.
— Его надо убедить бросить пушку и взять за руку, — с отчаянием сказал Жаров. — У нас минуты две, не больше. Может, три…
— Гордей Павлович! — крикнула Ане. — Очнитесь! Это же я…
А что, собственно, я? Кто, собственно, ты? Дочь преступника, финансировавшего самое страшное зло Ласточки — «мирумирников». Как убедить человека, исполняющего заложенный извне приказ? Перед чем способен отступить наведённый ментосканером морок?
Перед любовью.
— Гордей Павлович, Катерина умирает, — выдохнула Ане. — Нам надо спасти её. Помогите нам!
Баранников задумчиво перевёл взгляд на Дёмину, так и не пришедшую в себя. Но пальцы на рукояти «точки» окаменели и не дрожали… А как он стреляет, Ане уже видела. Не промахнётся!