Снежных полей саламандры
Шрифт:
— А вы уже определили, что это за чужаки командовали нашими «мирумирниками»? — спросила Ане.
— Пока ни одного захватить не удалось, — с сожалением ответил Типаэск. — Но, судя по внешности, похожи на олэркум… Олэркомнуш не так давно мы принудили к миру, ну, они сами попросили, честно говоря. Можно сказать, на коленях стояли и молили отсыпать живительных пинков. Так что им нашлось, что обсудить с «мирумирниками» Ласточки. Но, — полковник воздел длинный тонкий палец. — Олэркомнуш далеко отсюда. Через четыре сектора. Далеко. И ментальными технологиями олэркум не владеют. Во всяком
— Но если не они, то кто? — спросила Ане.
Типаэск покачал головой. Сказал с раздражением:
— Оллирейном тут воняет. Или Врамеулом. И неизвестно, кто хуже. Но у меня нет доказательств. Ни одного.
— Сочувствую, — искренне сказала Ане.
Названия государств предполагаемых врагов мало что сказало ей. Что-то слышала, по крайней мере, об одном из них, но хоть убей, не помнила, что именно и от кого.
— Пришли, — сказал Типаэск, открывая дверь в то, что можно было бы условно назвать допросной. Небольшая комната, разделённая надвое экраном, за экраном, слегка рябившим на свету, сидел на длинной узкой лавочке молодой мужчина. Он поднял голову, и сердце у Ане сжалось: во взгляде парня светилась безуминка. Отведал телепатического сканирования, поняла она, вздрагивая. Слишком свежа была память о собственном опыте по этой части.
— Вы знакомы? — обратился к Ане гентбарец. — Можете назвать имя этого человека?
— Ты тоже здесь?! — хрипло спросил тот.
За несколько дней общения исключительно на эсперанто Ане уже начала забывать родной язык и поначалу даже не поняла сути вопроса. Но затем сказанное вломилось в сознание, и вместе с тем пришло узнавание. Овал лица, спутанные, но изначально волнистые светлые волосы, карие глаза, чуть вздёрнутый нос…
— Саша, — неверным голосом выговорила Ане.
Типаэск медленным плавным жестом сложил на груди руки, всем своим видом показывая: я — весь внимание, продолжайте.
— Саша, ты что здесь делаешь? — спросила Ане, и обернулась к полковнику. — Это Александр Ламель, мой старший брат!
— Когда вы в последний раз его видели? — спросил Типаэск.
— Года два назад… да, Саша? Я вернулась после переобучения, и ездила в гости в Лисичанск… а что?
Ужас осознания накрыл её с головой: Типаэск сказал — пришёл добровольно, приступ правдивости, психокод.
— Саша, так ты что… И ты тоже?!
Голос сел. Да что же это такое, за что?! Ане отшагнула назад, прислонилась спиной к стене. Вот так живёшь, любишь отца, брата и небо солнечное на головой, а потом в один чернейший день вдруг оказывается, что твои же собственные родственники — преступники, а на небе не то, что солнца, самой последней захудалой звёздочки не найдёшь, все в болото осыпались и утонули в чёрной гнилой воде.
— Да что бы вы понимали все, — нервно, зло высказался младший Ламель. — Я работал… инженером на энергостанции… и всё хорошо было, было хорошо… а потом пришли они, начали угрожать… они угрожали, что убьют моих детей… Детей убьют, слышите, вы. И они не шутили, они…
— И ты согласился, — невозмутимо подытожил Типаэск. — Разве ты не понимал, к чему это приведёт?
— Я хотел защитить … детей… Что ты, нелюдь,
— Я помню этот случай, — прошептала Ане деревянными губами. — Но ты сказал, Саша, что Антошка на дерево влез и свалился оттуда…
— На дерево! — безумно рассмеялся брат. — На дерево. На два дерева!
— Что же ты молчал?!
— А ты не молчала бы? — взвился он. — Они же сказали…
— Я бы умерла, — тем же тихим деревянным голосом сказала Ане. — Я бы сдохла, вот честное слово, но никогда бы в жизни… Ты понимаешь, что ты творил?! Из последнего — Барсучанск, Ярсеневск… Саша!
— У тебя нет детей, Ане. Тебе не понять… И тебе тоже не понять, нелюдь поганый, — отнёсся он к Типаэску. — Такие, как ты, не заводят семей!
— Да, мне не понять, — ответил Типэск, голос его упал до шепота. — Моя Мать, — он особенно подчеркнул интонацией последнее слово так, что оно действительно прозвучало с большой буквы, — отдала жизнь, чтобы спасти детей, причём детей не своего народа. Слабая женщина, недавно родившая. Наши сничаев беззащитнее младенцев, те-то хоть ядом плюнуть могут в агрессивного чужака… Маму наградили Солнечным Крестом, посмертно. А ты… на себя посмотри. Взрослая половозрелая особь. Самец человека.
— Хватит! — не выдержала Ане. — Полковник, хватит. Ему и так…
— Стыдно? — уточнил Типаэск. — Это хорошо, если так. Больше всего на свете я не уважаю трусость. В особенности же, трусость, которую пытаются подать как заботу о детях.
Брат обхватил голову ладонями и тихо, тоненько заплакал.
— Что же вы с ним сделаете теперь, — спросила Ане. — Расстреляете?
— Нет. Сам пришёл, будет жить.
— А психокод? Про который вы говорили, что это попытка убийства…
— А психокод не считается. Не он же сам себе его поставил. Пойдёмте, Анна Жановна…
— Погодите, нет, погодите же! — вскричала Ане, слепо делая шаг.
Экран спружинил под её руками, оттолкнул обратно.
— Пустите. Я поговорить… мне поговорить с ним надо, это же мой брат!
— Нет, — отрезал Типаэск. — Он опасен. Пойдёмте.
Взял под локоть и буквально выволок в коридор. Вот там-то Ане стало плохо, так плохо, что в глазах всё смешалось, и сознание заволокла милосердная тьма.
Она очнулась резко, рывком. И обнаружила, что сидит на полу, опираясь спиной на стену, а коридор всё тот же самый, серый унылый коридор служебных помещений. Видно, как сползла по той стене, так с тех пор и сидит.
— Как, легче вам? — сочувственно спросил Типаэск.
Он сидел на корточках напротив, воплощённые внимание и забота.
— Нет, — ответила Ане, не пытаясь подняться. — Не легче… Вы мне скажите лучше, полковник, что с моими племянниками?
Он вздохнул и вдруг уселся рядом, плечо к плечу, сложил тонкие руки на коленках. Сказал:
— Потерян контроль над довольно большим районом. Лисичанск, Завидовичи, Морозобор, Зеленодар. Там беспорядки, уличные бои, в общем. И я б не сказал, что мы побеждаем.