Снежный король
Шрифт:
Плотно закрыв дверь, он удовлетворенно крякнул. Это единственное место, где дышится чуть свободней. Он сбросил пиджак, швырнул его на диван, ослабил узел галстука, расстегнул верхние пуговицы рубашки. Распахнув окно, Петр Ильич завалился на диван, закинул руки за голову и положив ноги в туфлях поверх пиджака, – здесь он имеет право вести себя по-свински. Вполголоса он произнес:
– Итак, на сегодня две проблемы: Кира и Герман. Не ожидал, что Герман пронюхает про завод.
Он устал скитаться на задворках, пора стать в авангарде. Это справедливо, ведь черную работу делал Петр Ильич. Правда, сегодня он допустил непростительную ошибку для своего возраста и опыта. Завелся, как мальчик, а следовало гордыню усмирить, обвести Германа вокруг пальца. То есть сначала усыпить бдительность, а потом уж думать, чем Герман может помешать ему конкретно и принимать контрмеры. Однако Петр Ильич в любом случае завод не отдаст, и баста! Вторая проблема куда более серьезная,
Год назад в его жизни появилась Танечка – умница, красавица, талантливая девочка. Она пришла наниматься на работу, вакансия имелась, конечно, но не соответствовала ее уровню, однако Петр Ильич впоследствии устроил Таню на престижную работу. Вошла она в кабинет, а он получил глоток кислорода. Девушка оказалась коммуникабельной, остроумной, необыкновенной. В тот же день вечером он кутил с ней в кабаке далеко за городом. Запущенная дикая природа вокруг, необычный ресторан – списанный на берег катер, ночь и спиртное, уничтожившие все тормоза. Засиделись, не замечая стремительно летевшего времени. Он предложил ей остаться на ночь, заказал две каюты, предназначенные для загулявших клиентов. Когда проводил ее, Танечка потянула его за руку:
– Останьтесь.
И он остался. Кто же устоит перед молочно-белой и эластичной кожей, пахнущей цветами, перед молодостью и красотой, перед тихим шепотом воды, который доносился из иллюминатора, перед августовской ночью? Все случилось легко и красиво. Встречи стали постоянными, а он сделал массу открытий. Например, что осенью листва имеет обыкновение окрашиваться в желто-оранжевый цвет и как здорово наступать на опавшие листья, издающие завораживающий хруст под стопами. Или ходить по пуховику из белого снега. А дожди наполняют душу покоем и уверенностью, что жизнь только начинается. Петр Ильич понял: до сих пор он находился в летаргическом сне, теперь проснулся и познает мир. Началась другая жизнь, она разрешила бросать рубашки, куда попало, что не раздражало Танечку, а смешило. Можно пить водку, сколько захочется, тебе не скажут грубо: хватит, но – странное дело – пить почему-то нет желания. Можно сидеть до утра и спорить, тебя не будут насильно загонять в постель, можно сорить, громко хохотать, танцевать среди молодняка их дурацкие танцы, курить, ходить нагишом... И никто не упрекнет, не вспомнит о приличиях, статусе. Многое разрешила новая жизнь. Глупо? Смешно? Сентиментально? А не пошли бы все на... туда, туда! Петр Ильич счастлив, как может быть счастлив человек. У него есть положение, доход, Танечка. Нашлись завистники, «открывавшие» глаза, мол, твоя девочка клюнула на твою материальную базу. Они просто не знают ее, она любит его, в этом он уверен. Все тонко чувствуют отношение к себе, третий глаз подмечает ложь на уровне подсознания, другое дело – если хочется обмануться. Но Петр Ильич не обманывался, пусть даже уличил бы Танюшу во лжи, он простил бы и был бы благодарен ей за чудные мгновения, наполнившие смыслом его существование. В Крыму окончательно принял решение, сказал Танюше, что хочет уйти от Киры.
– Тебе ведь нелегко пойти на этот шаг, – сказала она.
– Нелегко, – честно ответил он.
– Ну и не терзайся, все и так замечательно.
– Ты ждешь ребенка.
– Ну и что. Таких, как я, много, никто не умер.
– Но я не могу без тебя.
– Будешь со мной, пока сам этого хочешь.
– А ты вышла бы за меня?
– Конечно.
И что тут думать? Танюша на четвертом месяце, отказываться от нее и ребенка он не собирается, надо срочно развязаться с Кирой.
О, Кира! Петр Ильич вспорхнул с дивана, заходил. Он всегда ее побаивался – такую правильную, честную, образцовую. Впрочем, это на поверхности. По сути, его жена двулика, как Янус, с удовольствием принимает подарки, свободные вакансии для нее давно стали статьей дохода, она умело берет взятки, когда принимает на работу. Да и родитель, мечтающий устроить ребенка в лучшую школу, обязан внести сумму на ее нужды, Кире тоже перепадает. В коллективе развела подхалимство и доносы, а карающая десница директрисы довела не одного учителя до сердечного приступа. Неужели Кира исключительно плохая? Когда-то же она была другой? Была да сплыла. Петр Ильич ненавидел домашнего монстра, просто не признавал сей факт.
Он остановился у аквариумов, внимание переключилось на искусственные днища рек и морей. Чего-то не хватает. Черт возьми! В десяти аквариумах нет ни одной рыбки! Он бросился к двери:
– Кира! Куда подевались рыбы?
– Подохли, – сказала она бесстрастно, войдя к нему.
– Как?! Почему?! У меня была уникальная коллекция!
– Тебя долго не было, я пропадала в школе. – Кира говорила медленно, как сомнамбула. – В школе ремонт, из отпуска возвращаются учителя, идет набор в первые классы... Я забыла о твоих рыбках, они подохли без тебя.
– Ты... – Петр Ильич в бессильной ярости сжал кулаки. – Этого я тебе никогда не прощу. Слышишь? Никогда!
– А мне? – очнулась она. – Как простить мне тебя?
Настал момент. Ну! Сейчас расставить точки самое время...
Она машинально повесила пиджак в шкаф и опустилась на диван. Две недели провела в аду, видя одну картину: ночь, луна, двое... Она упрямо уговаривала себя, что та майская ночь ей приснилась, ничего не было, а если было – то прошло, не прошло – так пройдет. С убийством Феликса связывала надежды: теперь Петю некому совращать. Вчера он вернулся, и надежда умерла в страшных мучениях. Стоило лишь взглянуть на загар и светящиеся глаза Петра, как она поняла: не было командировки. Раздеваясь, он погасил свет, но интуиция толкнула ее нажать на выключатель настольной лампы. Бегло скользнув глазами по мужу, успела заметить на груди – какая мерзость! – засос, а на спине зажившие следы ногтей. Он повернулся на бок и заснул, а она лежала без сна. Но когда он случайно обнял ее во сне и назвал чужим именем... Киру Викторовну, будто хлестнули раскаленным прутом.
Она ушла в его кабинет, так как возникло непреодолимое желание убить его. Сначала ревела взахлеб от обиды и унижения, в результате разболелась голова. Тут-то и попались в поле зрения рыбки, плавали себе неторопливо, красочные и разные – гордость Петра. Рыбки! К которым он относится нежно, а к Кире, как к неодушевленному предмету. Она отдала ему молодость, силу, здоровье. Сколько пережито вместе! И прахом пошли тридцать три года. Что впереди? Выбросит ее, словно тряпку? Значит, впереди одиночество, насмешки за спиной (ее спиной!), радость недругов, того хуже – жалость неискренних людей. Что они увидят? Раздавленную женщину, новые морщины и боль в глазах? Вот что делает с ней Петр – медленно убивает. Так пусть и его коснется хоть малая толика той боли, которую он причинил ей. Почти бессознательно она стала ловить сачком рыбок и безжалостно давить на полу ногой. Они выскальзывали, запрыгивали на ковер, но она настигала строптивых рыбок и давила, давила с азартом, представляя лицо Пети. Аквариумы опустели, затуманенное неистовством сознание проснулось:
– Что я наделала! Они же не виноваты.
Да поздно. Она собрала трупики в целлофановый пакет и похоронила в мусорном баке. Что сделано, то сделано, ведь и ее раздавил собственный муж. Вымыв пол, Кира Викторовна вернулась в спальню и забылась мертвецким сном. Это было прошлой ночью.
А сейчас она не жалеет о сделанном. Никогда не прощу! – звучало в ушах. Он стал белым, лицо перекосила злоба. Из-за рыбок! А человека он спокойно убивает, убивает без ножа и...
Кира Викторовна резко поднялась, подошла к бюро. Нерешительно постучав пальцами по поверхности стола, она все же открыла ключом нижний ящик, достала шкатулку и замерла. Что остается делать? Спасать честь. Все должно остаться на местах. Пусть он будет ненавидеть ее, но ничего не должно измениться. Отыскав в потайном месте второй ключик, Кира Викторовна повернула его в замке шкатулки.
Вот. Пистолет. С красивым названием «беретта». И патроны к нему. Лежат на дне, больше там нет ничего. Кира Викторовна тронула холодную сталь, скользнула по стволу, палец задержался на курке... Она заставит...
17
Погода рассопливилась, люди тоже – дело шло к осени. Простудилась и Белла, предоставив Герману массу свободного времени. Прикованную к постели он навещал регулярно, но визиты носили кратковременный характер. Вручит в зубы обычный набор – апельсины, бананы, шоколад – и адье, дорогая. Изредка посещал он Марата и Светлану, которая после Кипра полярно изменилась. Светка, не имеющая понятия, с какой стороны подходить к пылесосу и что делать с кастрюлями, ни разу в жизни не сварившая примитивной манной каши, предстала пред братом в образе домашней козявки. Крутится, суетится... Герман диву давался – сестра обожает Марата. Бабы все одинаковые – таков был окончательный вывод Германа. Однако! Одной головной болью меньше, Светка пристроена и – ура, ура!
Меж тем на Германа обрушился шквал недоброжелательства, за ним не желали признавать лидерства. Феликс действительно сосредоточил в руках многое: бывшие государственные предприятия, магазины, акционерные общества... Короче, куда ни плюнь – попадешь во владение Феликса. Разумеется, далеко не везде он был единоличным хозяином, но и там, где его власть ограничивалась, решения принимались с оглядкой на Феликса. Его не за что было любить, враги множились в геометрической прогрессии, наверняка были и такие, о которых он не ведал. Герман погряз в бумажках, цифрах и конфликтах, сокрушаясь, что отец не посвятил его в тайны бизнеса. Папа берег сына, мол, успеешь нахлебаться. Теперь Герман захлебывается. Где отец не был полноправным собственником, проблемы выросли глобальные. Германа не пускали на заседания совета директоров, хотя отец входил туда. Назначается совет, а Германа не приглашают. То забыли, то игнорируют, то выдвигают несусветные причины, типа: вы еще не вступили в права наследства. Столкнулся он и с чиновничьей непробиваемостью. Любимый мэр папы (козел) развел ручонками: