Снежный король

Соболева Лариса Павловна

– Я это сама видела! – Боль вырвалась наружу криком. – Видела в мае. Ты и Феликс устроили на базе притон!

– Тайком шпионила? И не пыталась даже сказать мне? Ты хуже, чем я думал. А как же твоя принципиальность? Ты же насквозь лживая... Тише, не перебивай, настал мой черед читать мораль. Это ты превратила наш дом в школу, заметь: ненавистную школу. Из меня пыталась слепить старшеклассника, которому кое-что позволено, а детям уготовила роли учеников начальных классов, причем пожизненно. Ты мысли не допускала, что у нас может быть свое мнение, вкусы, пристрастия.

Нет, нам было позволено только то, что ты считала правильным и полезным. Мы растеряли друзей. Знаешь, когда приходишь в гости, чертовски хочется расслабиться, а не выслушивать замечания. Ты поставила себя на постамент, на котором высекла: ум, честь и совесть, не имея при этом ни того, ни другого, ни третьего. А знаешь, какая у тебя кличка? Гестаповка. Не фашистка, а гестаповка! Имея ничтожную власть, ты ломаешь судьбы, калечишь людей. Да тебя близко нельзя подпускать к детям, у тебя мания величия. И я не хочу встречать с тобой старость.

Она не сразу поняла, что осталась одна. Вот, значит, как выглядит одиночество: она и телевизор. Еще дом, похожий на музей. А за стенами люди...

Петр Ильич собирал в кабинете вещи. Она сделала невозможное, не роняя при этом достоинства:

– Петя... я прошу тебя... не делай необдуманного шага. Это пройдет. Скоро придет старость, это время близко. Татьяна начнет изменять тебе и будет больно. Не уходи. Пусть все останется как есть, тебе нужно время. Я согласна, потому что никто из нас не выиграет, никто...

– Это говоришь ты? – поразился он. – И ты готова простить?

– Да. У нас с тобой дети. Что мы им скажем, какой пример подаем?

– Пример... – горько усмехнулся он. – Опять школа.

– Не уходи... (Брызнули слезы.) Пожалуйста, подумай еще немного... уйти всегда успеешь. Просто подумай, что тебя ждет...

Выбежав во двор, она спряталась за глухой стеной дома и захлебывалась рыданиями:

– Нет, Петя, такое не прощается. Не простила... не прощу... никогда...

Он же дрогнул и остался. Снова остался. Смалодушничал, корил себя, потому что все равно уйдет. «Ничего, Кира свыкнется, – обманывался он, – ей будет легче пережить разрыв. Это лишь вопрос времени».

19

– Не уезжай, – канючила Света, сидя на коленях Марата.

– Я должен работать, зарабатывать.

– Но мне же папа оставил чего-то там...

– Светильда, это глупо. Деньги имеют свойство быстро кончаться, если их не пополнять. Я обещал Герману еще вчера вернуться, а торчу у тебя. Пора мне.

– Ты уедешь, а он опять будет за мной ходить, – капризно выпятила нижнюю губу Света. Папа всегда пасовал в таких случаях и шел на уступки.

– Кто это за тобой ходит? – заглянул ей в лицо Марат.

– Да так... Поклонник, вот кто! – и высунула язык.

– Так... Придется задержаться, Герман шкуру сдерет с меня. Ну-ка, выкладывай, что за поклонник? Я сначала ему шею сверну, потом поеду.

– Ага, испугался! – Света вскочила на ноги, захлопала в ладоши. – Ладно, я пошутила.

– Ты не шутила. Рассказывай начистоту, – рассердился Марат.

– Ты

ревнивый? А я не знала.

– Ревнивый, да. Не усну, пока не увижу приставалу. Кто он?

– Я, правда, пошутила.

– Светлана! Ты врешь.

– Ой, ну это бомж какой-то ходит и смотрит на меня.

– Бомж? Это правда? Я слышал, они не опасны, а там кто его знает... Значит, так. Вечерами сиди дома. Из университета возвращайся на такси и проси водителя проводить тебя до двери. А я попрошу Германа прислать пару быков охранять тебя.

– Меня на смех поднимут, когда я буду ходить с быками, – возразила Света. – Да и какая от них польза, если папу не уберегли? К тому же бомжа я давно не видела, так что все нормально. Я ведь просто так сказала, ну, позлить тебя хотела.

– А давай подумаем о твоем переводе на заочное обучение? Все, я поехал. Хочу Германа застать бодрствующим. Не провожай, ты остаешься дома, уже темнеет.

Прощальный поцелуй. Света подумала, что любит Марата, но почему-то тогда, когда видит его. Стоит мужу исчезнуть, она почти сразу забывает о нем, а если думает, то как о чужом, постороннем человеке. Почему так? – озадачилась она.

– Ну, смотри, парень, – сказал Герман юному милицейскому созданию, приглашенному в дом для выяснения – что именно он помогал Белле поднять. – Смотри внимательно и припоминай, какие вещи выпали из сумочки.

– В основном баллончики выкатились, – сказал тот и дальше указывал на экран. – Туалетная вода. Я такую же хотел подруге купить, но дорого.

– Не отвлекайся. Все баллончики одинаковые, чуть больше или меньше, а я хочу знать точно. Может, ты обратил внимание на надписи?

– Вон пудреница... У нее в сумке парфюмерный магазин.

– Ты даешь, паря. Пудреницу и я отличить могу. Проехали. Давай сначала.

Герман начал останавливать кадры, указывая авторучкой и задавая один вопрос: что это?

– Дезодорант. Спрей... для чего – не знаю.

– А ты ей что передаешь?

– Газовый баллончик. Думаю, поэтому она и перепугалась, ведь я поднял его, а у нее, скорей всего, нет разрешения на ношение газового баллончика.

– Чего? – удивился Герман. – На газовый баллончик нужно разрешение? Сроду такого не слышал.

– На слезоточивый газ разрешение не нужно, – важно пояснил юноша. – А если нервно-паралитический газ, на него надо. Кстати, такие баллончики уже не выпускают, я и подумал, что у нее там запрещенный газ. Теперь я отдаю... фигню для волос.

– Лак? – огорчился Герман. Рушились надежды выяснить, что хотела скрыть Белла. Ведь если не в предметах, выпавших из сумки, дело, то в чем?

– Какой-то фиксатор, но не лак. Мать моя такой покупает.

– И хрен с ним. А третий предмет?

– Не знаю. Трубка.

– Надписи на ней были?

– Нет. Просто трубка.

– Как думаешь, для чего трубка? Она легкая?

– На вес ощутимая, а для каких целей... Может, тоже для самообороны?

– У нее газовый баллончик, – задумчиво возразил Герман. – А что в этой штуке было примечательного?