Снежный Ворон
Шрифт:
Потом вернорожденный наклонился к бледному лицу Виктора и прошептал на ухо.
– Только не нужно говорить, что это были не вы, капитан. Других живых мы там не нашли.
Виктор закашлял. Ему хотелось сказать всю правду, но, когда слова вот-вот должны были выстрелить из легких, кашель донимал его еще сильнее. Офицер сидел на краю больничной койки, дожидаясь момента для следующего вопроса. Второй ожидал у дверей, пока не вышел из помещения, следуя за вошедшим солдатом.
– Говорите все, что знаете, капитан. Для нее теперь уже не важно, что скажут
– Она была сильной, - ответил Виктор.
– Ошибаетесь. Она была лучшей. В своей сиб-группе ей не было равных. Расскажите как она встретила свой конец? Это важно для нас, вернорожденных. Все заносится в личные дела и после идет на рассмотрение. Вам сложно понять как для нас это необходимо, но поступки таких как мы самым тщательным образом анализируются, чтобы в будущем подобрать более лучшую комбинацию из генов мужчины и женщины. Все, вплоть до реакции на самую безобидную шутку идет в расчет. Какой она была в тот момент?
– Достойной, - ответил Виктор, - Она хорошо держалась, даже понимая, что ее ожидает.
– Еще.
– Я никогда не видел ничего подобного в глазах женщины. Это нельзя назвать храбростью в привычном смысле, скорее упертость.
– Мне кажется вы лжете, капитан.
Офицер внезапно улыбнулся, поднимаясь на ноги.
– По правде говоря и я вам солгал. Катарина была самым слабым в своей группе, а, когда мы доверили ей управление боевым подразделением, эта слабость только сильнее проявилась. Нам нужно было получить больше информации, как слабости родителей проявляются на детях, и вскоре все стало очевидно. Однако для подтверждения нужен был эксперимент на ком-то кто мог бы дать самый отчетливый результат. И Катарина подошла как никто. Мы знали, что она страдала из-за своего происхождения. Из-за отсутствия общения с природными родителями, от строгости, в которой жила и воспитывалась долгие годы. Ее внутренняя борьба была имитацией, чтобы не выделяться среди других сибов. Презрение к себе зрело и росло в ней как опухоль и вскоре дало свой негативный эффект.
Офицер отвернулся от Виктора, глядя в горевший монитор компьютера.
– Сколько раз она приходила к вам? Не упирайтесь, я знаю, что это происходило время от времени.
– Откуда такая уверенность?
– Ну, скажем так, мы наблюдали за ней слишком долго и могли предугадывать поступки. Она искала поддержки. Воспитание вернорожденных включает в себя замкнутый круг, где общение с более низкой кастой, - он вдруг замолчал, - точнее, с теми, кто не входит в круг детей-сибов, был строго запрещен. Любопытство – самый опасный противник, с которым мы встречаемся почти каждый день.
Виктор посмотрел в сторону, на панель медицинских приборов, где медленно «пикали» показания, выводя на монитор всю информацию о его состоянии. Потом вернулся к разговору с офицером.
– Да, она была у меня.
– О чем вы говорили?
– Это так важно? Она ведь мертва.
– Тем более. Теперь вскрывшаяся правда не сыграет для нее никакого негативного эффекта.
– А для меня? – Виктор
– Если все расскажите – ничего. Начнете юлить, я докажу вашу связь с командиром вернорожденных и тогда вам не поздоровится. }Дезгра.
Последнее слово он выговорил нарочито громок, чтобы Виктор услышал его как можно лучше. Так называли ритуал, в ходе которого провинившегося признавали виновным. Дезертирство, трусость, паника, отказ подчиняться приказу. Виктора можно было обвинить во всем этом и быть уверенным, что суд признает его таковым.
Офицер дал ему время подумать. Несколько минут молча стоял у дверей, наблюдая как проносится мимо него нескончаемый людской поток, поднятый по тревоге и бежавший к своим местам. Затем, закрыл слегка приоткрытую дверь и подошел почти вплотную к лежавшему капитану.
– Я слушаю вас, Виктор. Время вышло и мне нужны ответы.
– Боюсь, вы ничего не услышите. Я все сказал.
– Значит, вы отрицаете, что имели связь с Катариной?
– Больше говорить ничего не буду.
Офицер выпрямился, злобно ухмыльнувшись, как будто готовясь к чему-то очень страшному и приятному одновременно. Потом развернулся и направился к выходу, где задержался на несколько секунд, чтобы бросить напоследок несколько слов.
– Вы пожалеете, что отказались нам помочь.
Потом все немного успокоилось. Но это было лишь временно. Затишье перед бурей, которую Виктор ощущал всем своим телом. Через два дня он выписался и тут же встретился с Кураевым, который к этому моменту ждал его у дверей в свой кабинет.
Они долго говорили, обсуждая ситуацию на Цирцее, рассуждали над тем, как тяжело идут бои и с каким трудом Клану удается вести боевые действия, буквально прокладывая себе путь из тел погибших пилотов. Многое из этого было известно Кураеву, как офицеру снабжения, но вскоре он решил заговорить и о нем.
– Я слышал, что командование на Цирцее всерьез взялось за тебя, старик. Ты контактировал с командиром вернорожденных. Это же смертный приговор.
Виктор молча смотрел на своего старого друга, сокрушавшегося по поводу будущего суда, или того, что будет похоже на суд. Потом вернулся к себе за стол, жадно затянувшись табачным дымом.
– Не делай вид, что тебя это совершенно не волнует. Я знаю, что это не так.
– Если честно, я хочу, чтобы все это закончилось как можно скорее.
– Тебе стоит рассказать им как было на самом деле.
– Не буду.
– Но почему? Ты роешь себе могилу и радуешься этому!
– Есть вещи, ценность которых я осознал совсем недавно. Это открыло мне глаза.
– О чем ты говоришь, старик? Ты одной ногой стоишь в могиле. Трибунал рассмотрит твое дело в ускоренном порядке и вынесет приговор. Никто и слушать тебя не станет.
– А кто сказал, что я хочу говорить? Тот, кто был у меня в палате и задавал вопросы, четко дал понять, что им нужно мое признание. Не важно как оно будет получено, главное, чтобы вся вина легла на меня.