Сними панцирь!
Шрифт:
— Такие возможности бывают не часто, — говорит профессор Сергеев. — Я тебя прошу, Алексей Никитич, подумать ещё раз.
— Спасибо, Лев Владимирович.
— Ты считаешь, — осторожно спрашивает профессор Сергеев, — что здесь без тебя всё разладится?
— Нет. Не считаю. Но я хочу быть здесь сам. Делать то, что мы начали.
— Хорошо, — говорит профессор Сергеев. — Допустим, ты прав. А сколько тебе ещё нужно, Алексей? Год? Мне трудно ждать, но год я ещё могу тебе дать.
Он замолчал. И папа молчит. Я не вижу, куда папа смотрит. Я просто слышу, как он молчит. Потом стал что-то свистеть. Насвистывает себе. Свистел, свистел. Вдруг говорит:
— Лев Владимирович, я всё равно не уеду. И через год. Я не могу! Не только поэтому. Я был здесь счастлив, как только может быть счастлив человек.
Я знаю, о чём папа думает. Он думает о моей маме. Папа был счастлив с ней, как может быть счастлив человек. Мы с папой об этом не говорим. Что говорить? Мы знаем, оба.
— Прости, Алексей, — говорит профессор Сергеев. — Я немножко устал. Я лягу. Ты где приготовил?
— В кабинете, — говорит папа.
Теперь мы с папой одни сидим на ступеньках. И молчим. Тихо так. Слышно, как наверху ходит байгуш, цепляет когтями за крышу. Но байгуш тоже молчит. Я придвигаюсь к папе поближе и беру его за руку. Рука у папы горячая.
— Что, сын? — говорит папа. И обнимает меня горячей рукой.
— Ничего, — говорю я.
Мы сидим на крыльце и молчим.
А вокруг спят наши друзья. Спит наша земля. Наша пустыня спит. И сверху на неё падают звёзды. Падают, падают. Но их всё равно хватит.