Снобы
Шрифт:
– А разве это не так?
Эдит скривилась и прислонилась к забору.
– Бог мой. Только не говори, что тебе уже все надоело.
– Да.
Я вздохнул. Не буду притворяться, мысль, что Эдит открыла для себя, что доброе сердце значит больше, чем титулы и твердая вера в норманнскую кровь, меня не удивила. Наверное, я предполагал, что это должно случиться рано или поздно, но даже учитывая происшедшее вчера вечером, это казалось неоправданно рано. Как и большинство ее друзей, я надеялся, что извечное открытие, что человек все равно не съест больше, чем в него поместится, и не сможет спать в двух кроватях
– Что именно тебе надоело? Чарльз? Или сама эта жизнь? Или просто ты устала от деревни? Что?
Она не ответила, и мое внимание привлекла птица, летевшая в мою сторону, но слишком высоко. Я вскинул ружье и выстрелил без особой надежды. Фазан весело полетел дальше.
– Должен сказать, – заговорил я примирительно, – все-таки нелегко начинать семейную жизнь под одной крышей с родителями мужа как бы широко она ни раскинулась.
– Нет, все не так. Они предложили нам Брук Фарм.
– Почему вы не согласились?
Эдит пожала плечами:
– Не знаю. Это такая… халупа.
Все вдруг стало понятно – дело-то было в том, что ей до слез скучно с собственным мужем. Жизнь была еще кое-как приемлема в величественных интерьерах Бротон-Холла, где было с кем поговорить и всегда к ее услугам пьянящее вино зависти в чужих глазах, но оказаться один на один с Чарльзом в деревенском доме… Об этом и речи быть не могло.
– Если тебе так скучно, почему ты не проводишь больше времени в Лондоне? Мы тебя там теперь почти не видим.
Эдит рассматривала свои зеленые резиновые сапоги.
– Не знаю. Квартирка там такая маленькая, и Чарльз ее терпеть не может. И столько суматохи с переездами.
– А ты не можешь ускользнуть в одиночку?
Эдит уставилась на меня:
– Нет, не думаю. И по-моему, мне и пытаться не стоит, а?
– Да, ты права.
Вот и все. Она была замужем каких-то восемь месяцев, а муж уже надоел ей до смерти. Кроме того, она боялась начинать светскую жизнь в Лондоне, потому что у нее не было и тени сомнений – она втянется в эту жизнь раз и навсегда. По крайней мере, она была честна по отношению к фаустианскому договору, который заключила, и не намеревалась отступать от него. Я улыбнулся:
– Ну, как говорила мне няня: но ты же не перехочешь.
Она кивнула, довольно мрачно.
– Кто у тебя тут бывает? С Изабел ты видишься нечасто, могу поспорить.
Эдит состроила гримасу:
– Нет, боюсь, не особенно. Они ведут себя так, будто я предала Дэвида. Он, например, постоянно намекает, что неплохо бы поохотиться, и я даже не решилась сказать им, что ты приезжаешь.
– Чарльз против, чтобы он приехал?
– Да нет, дело не в этом. То есть он бы пригласил, если бы я попросила, но понимаешь, здесь совсем другие люди, нравится им это или нет. А Дэвид бывает таким… – она помолчала, – непрезентабельным.
Бедный Дэвид! До чего дошло! Столько лет Аскота, и «Брукса», и вечеров в «Терфе» [25] ,
– Тебе придется сказать ему, что я у вас был. Я не допущу, чтобы Изабел узнала об этом случайно и решила, что мы с тобой сговорились против нее. – Эдит кивнула. – А как насчет «других людей»? С ними интересно?
Она вздохнула, рассеянно счищая ногтем пятнышко засохшей грязи с полупальто из «Бабур».
25
Лондонский клуб любителей скачек.
– Захватывающе. Я знаю почти все, что можно знать о планировании поместья. Ночью меня разбуди – я расскажу тебе все о строении лошади. А если я чего-то и не знаю о благотворительных обществах, то поверь мне, этого и знать не стоит.
– Ты ведь, наверное, немало путешествуешь. Разве это не интересно?
– Очень! Ты ведь знаешь, что в Италии, если перед тобой ставят миску с водой, то ополаскивать нужно фрукты, а не пальцы? Или что в Америке нельзя расспрашивать людей об их землях? Или что в Испании самое грубое нарушение правил поведения в обществе – это есть яйцо при помощи ножа, как бы его ни приготовили? – Она перевела дыхание.
– Про яйцо я не знал.
Она какое-то время молчала, и я еще раз попытался достать пролетающую надо мной птицу.
– Но что-то же тебе нравится?
– Наверное.
– А семья? Они знают, как тебе скучно?
– Гуджи – да. Но, конечно же, не наш старый добрый Тигра. Он слишком туп, чтобы видеть хоть чуть-чуть дальше кончика собственного носа. Еще Кэролайн, я думаю.
– А Чарльз?
Эдит смотрела на верхушки деревьев.
– Штука в том, что он находит все это настолько интересным, что уверен – когда я привыкну, мне тоже понравится. Он называет это «периодом привыкания».
– На мой взгляд, звучит вполне разумно.
Конечно, не успел я это выговорить, как понял, что предаю ее, встав на сторону Чарльза. Но, во имя всего святого, я не мог придумать, какую еще позицию я могу занять. Все равно никуда не деться от того факта, что ради высокого положения в обществе она вышла замуж за человека, который, без какого-либо злого умысла с его стороны, значительно скучнее и глупее нее. В этом и заключалась сделка, которую она совершила. Сколько ни ной, Чарльз не станет от этого остроумным и энергичным, а я сомневался, что Эдит готова вернуться к простым смертным, на уровень, с которого так недавно взлетела. Просто у нее было такое распространенное в двадцать первом веке желание получить все и сразу.
– Но ведь найдется же немало дел, которые нужно сделать. Разве у тебя не было великих планов прочесать чердаки и переписать путеводитель?
– На чердаках ничего особенного нет, только горы мебели времен королевы Виктории. Все стоящее Гуджи разыскала и отреставрировала много лет назад. Библиотекарь порядком рассердился, когда я предложила добавить в книгу побольше фактов из истории семьи. – Она зевнула. – А Чарльзу и Тигре это было ну ни вот столько не интересно. Они считают, что знать слишком много – очень мелкобуржуазно. Так что закончилось все довольно уныло.