Снобы
Шрифт:
Томми покачал головой в ответ на мой вопрос:
– Нет, нет. Не скупы нисколько. Ничего подобного. Лорд А разве что не вливает ее гостям в глотки. Просто добыть чего-нибудь до обеда слишком сложно.
Мы посплетничали немного, и я спросил Томми, часто ли он бывает у Бротонов. Он покачал головой:
– Не особенно. Они почти все время здесь. Должен сказать, я не ожидал, что Эдит окажется так увлечена деревенской жизнью, будет без роздыху возиться с местными и раздавать призы на ярмарках, но ведь они действительно почти не бывают в Лондоне.
Мне тоже это показалось немного удивительным. Особенно потому, что молодая пара все еще жила в большом доме вместе с родителями Чарльза. Когда они только поженились, то планировали отделать фермерский дом и переселиться туда, и я спросил
– Не уверен, что там еще идут какие-то работы, – ответил он. – По-моему, они бросили эту затею.
– Неужели?
– Да, забавно. Она хочет остаться здесь, свекор и свекровь довольны, так что Брук Фарм скорее всего закончат по-быстрому и сдадут.
– Так у них в этом доме отдельная квартира?
– Не то чтобы. Что-то вроде гостиной наверху для Эдит и кабинет Чарльза, конечно. Но и все. Очень похоже на какую-нибудь американскую мыльную оперу, где у семьи сотня миллионов, а они все равно теснятся в одном доме с большой лестницей посередине.
Я покачал головой:
– Чарльзу-то, наверное, нравится, как тут все заведено, но молодой жене это должно порядком надоесть.
Чарльз, как и все его племя, очень даже любил, чтобы на него обращали «особое» внимание, куда бы он ни приехал, – более того, как Эдит уже имела возможность заметить, он не любил, когда это особое внимание ему не достается, – и я хорошо мог себе представить, что хоть он и притворялся всю жизнь, что не замечает барочных декораций, в которых эта жизнь протекает, ему было бы совсем нелегко от них вдруг отказаться.
Представителям высших классов английского общества присуща глубокая подсознательная потребность читать свое отличие от других в окружающих их вещах. Для них нет ничего более удручающего (и менее убедительного), чем попытка заявить права на определенное социальное положение или статус, определенное происхождение или воспитание без необходимого реквизита и обязательного набора знакомств. Им и в голову не придет отделывать однокомнатную квартирку в Патни, не отметив ее случайным акварельным портретом своей бабки в кринолине, парой-тройкой пристойных антикварных вещей и какой-нибудь реликвией из своего привилегированного детства. Все эти вещи – своего рода знаковая система, указывающая посетителю, какое место хозяин отводит самому себе в классовой иерархии. Но более всего прочего настоящим отличительным знаком, лакмусовой бумажкой для них является то, удалось ли семье сохранить свой фамильный дом и имения. Или приемлемую их часть. Можно услышать, как какой-нибудь дворянин объясняет заезжему американцу, что состояние не играет в современной Англии важной роли, что люди могут оставаться в обществе и без гроша в кармане, что «земли в наши дни – скорее ответственность, чем прибыль», но в глубине души он во все это ни капли не верит. Он знает, что семья, потерявшая все, кроме титула, все эти герцогини с их домишками рядом с Чейни-Уок, виконты с захудалыми квартирками на Эмбери-стрит, повесь они там хоть в три слоя портреты и изображения родового поместья («Там сейчас что-то вроде фермерского колледжа»), все равно все эти люди являются de-classes [19] для своего племени. Само собой, это осознание необходимости материального фундамента для социального положения остается таким же негласным, как масонский ритуал.
19
Деклассированный (фр.).
И конечно же, положение Бротонов было необычайно прочным. Немногим семьям к девяностым годам удалось сохранить свое влияние, и недалек был тот день, когда Чарльз войдет в Бротон-Холл полновластным хозяином. Все еще слушая Томми, я заподозрил, что он мог опасаться – не случится ли так, что люди, с благоговением пожимающие ему руку в Мраморном Зале, могут совершить ошибку и, увидев его в украшенной ситцевыми подушками гостиной его деревенского дома, принять его за обычного человека. Но я ошибался.
Томми покачал головой:
– Нет, Чарльз не против. Он уже привык к этой мысли, – он задумался и помолчал, но решил не высказывать,
Мы собрались в гостиной, где семья обычно ужинала, – красивой комнате с видом на сад, значительно менее громоздкой, чем соседняя Красная Гостиная, где мы собирались по случаю помолвки. Кроме Томми я увидел еще несколько отдаленно знакомых лиц. Здесь был Питер Бротон, но, похоже, без своей унылой блондинки. Старшая дочь старой леди Тенби, Дафна, вышедшая за скучноватого среднего сына какого-то графа из центральных графств, беседовала в углу с Кэролайн Чейз. Они оглянулись на меня и осторожно улыбнулись. С трепетом я поискал глазами Эрика и нашел – он поглощал виски и читал какому-то несчастному лекцию о нынешнем положении дел в Сити. Слушатель смотрел на красное лицо Эрика с таким же удовольствием, с каким попавший в свет фар кролик смотрит на приближающуюся машину.
– Что будете пить? – Леди Акфильд подошла ко мне и отправила Яго за виски с водой. Она проследила за моим взглядом. – Святые небеса! Похоже, эту светскую беседу не назовешь непринужденной.
Я улыбнулся:
– Кто этот счастливчик, на кого изливается щедрый поток мудрости?
– Бедняжка Анри де Монталамбер.
По той или иной причине я знал, что герцогов де Монталамбер и Бротонов связывал некий династический брак. Их герцогство было не особенно блестящим, по французским меркам (у них дворян значительно больше, чем у нас, так что они могут позволить себе их сортировать), так как даровано оно было только Людовиком XVIII в тысяча восемьсот двадцатом году, но брак в тысяча девяностом с наследницей стального короля из Цинциннати поднял семейство на недосягаемую высоту, поместив на один уровень с Тремулями и Узэ. Леди Акфильд упомянула его так, как говорят о старом друге семьи, но так как она по обыкновению скрывала свои истинные чувства даже от себя, я, как обычно, не смог определить истинную степень близости.
– Вид у него слегка ошалелый, – заметил я.
Она кивнула, сдерживая смешок:
– Представить себе не могу, что он из этого понимает. Он по-английски и двух слов связать не может. Не обращайте внимания. Эрик не заметит. – Она приняла мой смех как должное, а затем упрекнула меня: – Только не считайте меня недоброй.
– Надолго ли приехал месье Монталамбер?
Леди Акфильд чуть нахмурилась:
– На целых три дня. И что нам делать? Я застряла где-то на «o`u est la plume de ma tante» [20] , а Тигра едва в состоянии выговорить «encore» [21] . Анри женился на одной из наших кузин лет тридцать назад, и с тех пор мы и десятка фраз друг другу не сказали.
20
Где перо моей тети? (фр.).
21
Еще (фр.).
– Так, значит, герцогиня говорит по-английски?
– Говорила. Но так как она была глуха, а теперь еще и умерла, то ничем помочь нам не может. Вы ведь не говорите по-французски?
– Говорю немного, – сказал я с упавшим сердцем, представляя, как перемещаются карточки на обеденном столе и впереди меня ждут бесконечные, тягучие переводные разговоры.
Она заметила выражение моего лица.
– Не пугайтесь, между вами будет Эдит, – она кокетливо, по-птичьи склонив голову, искоса взглянула на меня. – Как вам наша новобрачная?
– Выглядит очень хорошо, – сказал я. – Честно говоря, никогда не видел ее красивее.
– Да, она и вправду хорошо выглядит. – Леди Акфильд помедлила долю секунды. – Надеюсь только, что ей у нас не скучно. Она имела здесь очень большой успех, знаете ли. Одна беда – они все ее настолько любят, что почти невозможно не втягивать ее в наши дела и всякие утомительные мероприятия. Боюсь, я поступила несколько эгоистично, возложив на нее столь значительную часть своих забот.
– Зная Эдит, готов поспорить, что ей это все нравится. Это неплохой шаг вперед, по сравнению с местом телефонистки на Милнер-стрит.