Снова домой
Шрифт:
О черт, они все-таки начали... Эти кретины начали делать анестезию. Он чувствовал, как лекарство течет по жилам, постепенно отключая его тело. Он попытался напрячься, сосредоточить взгляд на висевших у него над головой пакетах... Но наркоз продолжал действовать. Казалось, ему в рот напихали ваты...
Доктор Арч вновь подошел к Энджелу:
– Расслабьтесь, мистер Джонс. Не мешайте лекарству действовать, расслабьтесь...
Энджел хотел приподнять подбородок, но даже это ему не удалось.
– Черт... черт бы всех вас побрал, всех... всех... Доктор Арч в ответ
Энджелу хотелось отсоединить капельницу, вырвать иглу из запястья.
Но перед глазами все начало расплываться, а потом словно вспыхнуло солнце. Он запаниковал. Сердце отчаянно застучало.
– Эй, мистер Джонс, – произнес ему на ухо доктор Арч. – Не нужно так волноваться, дружище, поспокойнее. Просто расслабьтесь.
Энджел закрыл глаза. Затем заставил себя вновь открыть их.
Попытался смотреть на это появившееся солнце, яркое и горячее.
Что-то изменилось. Энджелу показалось, что добавился какой-то новый звук.
И тут он заметил ее. Она склонилась над ним, невероятно красивая, похожая на Мадонну.
– Энджел, ты слышишь меня?
– Мэд. – Он с облегчением вздохнул. Господи, как ему необходимо было сейчас коснуться ее руки. Еще один, последний раз Энджел также с удовольствием снял бы маску с ее лица, чтобы вновь увидеть улыбку Мадлен. Но лекарство с каждой секундой все дальше уводило Энджела от нее...
– Любил всегда... тебя...
Она погладила его по щеке, и от этого прикосновения у Энджела даже глаза защипало от счастливых слез.
Мадлен улыбнулась – он увидел, как в уголках около глаз набежали мелкие морщинки. О, как хорошо помнил Энджел ее улыбку. Господи, как же замечательно она умела улыбаться!
– Фрэнсис... – прошептал он. – Скажи ему, мне очень жаль... я виноват... всегда любил и люблю его тоже...
Внезапно Энджел увидел стоявшего тут же Фрэнсиса, улыбавшегося своей тихой, чуть застенчивой улыбкой. Фрэнсис шептал что-то подбадривающее, успокаивающее.
Но Энджел сразу сообразил: Фрэнсис – мираж. Мадлен смотрела на Энджела сквозь слезы. Он хотел сказать: «Не надо обо мне плакать». Но говорить уже не мог.
Веки его отяжелели, дрогнули. Последнее, что Энджел услышал, был голос доктора Арча: он что-то все говорил, говорил, говорил...
Затем все померкло.
Мадлен внимательно наблюдала за ходом операции.
Хирурги, ассистенты, медсестры – все они сгрудились над операционным столом, и каждый что-то делал: подавал, брал, промакивал, обсасывал при помощи специальных трубок, рассекал. Каждый вдох и выдох больного, каждая пульсация фиксировались чуткими приборами. К телу Энджела были присоединены.многочисленные трубки, катетеры, тело было тщательно протерто йодом, одето в стерильное белье. На голове была бумажная шапочка, веки были закреплены белой клейкой лентой. Обнаженным оставался лишь небольшой участок тела в области грудной клетки и желудка. Этот участок был тщательно обложен хирургической тканью, края которой удерживались при помощи полосок прозрачного пластика. Сейчас Энджел ничем не напоминал обычного живого человека.
Он был пациент.
Мадлен
Инстинктивно она закрыла глаза и мысленно переместилась в совершенно другой, далекий мир. Там работали аттракционы, бурлило праздничное карнавальное веселье, и она крутилась на карусели вместе с парнем, которого любила. Парень обнимал ее и говорил: «Я люблю тебя, Мэд».
...Она услышала электронное жужжание и открыла глаза. Ей не хотелось смотреть, как хирурги будут разрезать грудь Энджела, как его кровь забрызгает стерильные простыни, закапает на пол.
– Грудной расширитель, – резко скомандовал Алленфорд.
Мадлен поморщилась и сделала попытку вновь думать о карнавале. Тогда они в последний раз были вместе, и какой же прекрасный это был день! На небе сверкали звезды, в воздухе пахло жареной воздушной кукурузой!
Слышны были радостные мужские и женские голоса. Мадлен вспомнились сережки, которые Энджел подарил ей тогда, еще она вспомнила, как они закопали сережки под деревом в знак своей вечной любви...
Мадлен также подумала о Фрэнсисе, милом, любящем Фрэнсисе, и о бесценном подарке, который он оставил брату после своей смерти. Ведь рядом просто в нескольких шагах от Мадлен в эту минуту совершалось подлинное чудо.
– Приготовить шунт.
Мадлен открыла глаза. Ей не хотелось двигаться, однако она не могла и оставаться на одном месте. Мадлен медленно приблизилась к операционному столу. И сразу же определила, в какой стадии находится операция: грудная клетка Энджела была вскрыта, в ней зияла разверстая бордовая рана, обложенная хирургическими простынями. В рану были введены трубки, подсоединенные одним концом к сердцу, а другим – к аппарату, качавшему кровь.
Когда вводился шунт, все стоящие вокруг затаили дыхание. Механик, следивший за показаниями приборов, наконец объявил:
– Пока все в норме, доктор Алленфорд.
– Хорошо, – ответил тот, берясь за инструменты. – В таком случае давайте начинать.
Мадлен подошла совсем близко к операционному столу. Она глаз не могла отвести от обтянутых перчатками ловких рук Криса. Вытащив больное сердце Энджела, Алленфорд передал его патологоанатому. Сердце еще сокращалось. Патологоанатом положил мышцу в небольшую металлическую посудину и удалился.
Затем Крис взял в руки сердце Фрэнсиса. Все его движения, как показалось Мадлен, выглядели вполне обыденно. Было даже немного странно думать о том, что это розовое сердце некогда билось в груди Фрэнсиса.
Внимательно изучив сердце, Крис вложил его в грудь Энджела.
Потребовалось почти полтора часа, чтобы поставить и вшить новое сердце. Наконец доктор Алленфорд, взглянув на одного из своих ассистентов, произнес:
– Отлично. Можно попробовать...
Крис наложил последний шов на легочную артерию, и густая горячая кровь начала поступать в сердечную мышцу, насыщая ее.