Снова и снова
Шрифт:
– Что-то не так? – Она не спеша подошла к нему вплотную.
– Нет, нет… Я просто засмотрелся на твоё платье. «И на изящное покачиванье твоих бёдер».
– Оно досталось мне в наследство от подруги в Брюсселе. Боюсь, платье успело давно выйти из моды. Но мне всегда нравился бархат из Генуи. – И она провела пальцами по лазурной ткани.
– Оно прекрасно. – От его злости не осталось и следа. – У твоей подруги превосходный вкус.
– Да. Она, как и я, жила когда-то в совсем ином мире. Она скончалась незадолго до того,
– Прости. Честное слово, Каро, я хочу, чтобы ты простила меня… за все. Я должен был прийти к тебе на помощь. И я до сих пор хочу тебе помочь.
– Не начинай, Саймон. – Она уселась в поданное ей кресло и подняла на него улыбчивый взгляд: – Я не меньше тебя ценю свою свободу. А уж кому, как не тебе, понимать, что значит свобода. Стало быть, – решительно произнесла она, – что было, то прошло. Кажется, мы собирались обсуждать политику?
– Мы можем обсуждать всё, что тебе будет угодно. – Он отправился к столику с напитками.
– Обожаю, когда ты не перечишь мне на каждом слове.
– Разве я так часто с тобой спорю?
– Да, конечно.
– А теперь кто норовит затеять спор? – Он поднял вопросительный взгляд от графина с бренди.
– Сегодня я не собиралась спорить. Я просто хочу получить удовольствие от бокала бренди и твоего общества.
Саймон взял со стола два полных бокала и пересёк разделявшее их небольшое пространство.
– Когда ты становишься такой покорной, я теряюсь от неожиданности.
– Даже у меня бывают минуты смирения, милый. – Она протянула руку за своим бокалом. – Ты наверняка должен это помнить.
Её покладистость могла разбудить в нём радость или тревогу, в зависимости от того, собирался ли он ей доверять. Если речь шла о минутах кротости, ему действительно было что вспомнить. Он подал ей бренди и улыбнулся:
– За наши чудесные воспоминания.
– И за свободу. – Она приподняла свой бокал.
– Свобода! – подхватил он, отсалютовав бокалом и внезапно подумав: а так ли уж важна для него эта самая свобода? Но даже те чувства, что будило в нём общество Кэролайн, не смогли пересилить привычный страх перед ответственностью, и, когда он снова заговорил через секунду, его голос звучал совершенно равнодушно. – Похоже, за границей ты успела проникнуться духом свободолюбия, – заметил он, присаживаясь напротив. – Свобода, равенство, братство?
– Всё, что попрал Наполеон, пока рвался к абсолютной власти. Однако ты не можешь не признать, что это не пустые слова. – И она добавила с усмешкой; – Хотя ты всё равно никогда не согласишься. Ты же теперь цвет нации, один из самых высокородных герцогов, и должен быть опорой вековым традициям, не так ли?
– Я вовсе не так уверен, что могу считаться хранителем традиций. А ты, значит, успела встать на сторону радикалов?
– Мой бывший муж ответил бы утвердительно, хотя, по его понятиям, в радикализме можно обвинить любого, кто не поддерживает идею абсолютной
– Вы разошлись на почве политики?
– У нас было достаточно причин для развода. Но я ещё слишком мало выпила, чтобы спокойно обсуждать этот ад наяву.
– Чёрт побери, Каро. – Он подался вперёд. – Тебе достаточно было черкнуть два слова!
– Каких два слова? Приказать тебе немедленно выбраться из постели очередной красотки и спасти меня? Ты не смог бы спасти меня, Саймон. Ты себя-то спасти не можешь.
– Я не собираюсь больше обсуждать с тобой постели и красоток, – он снова откинулся в кресле.
– Хорошее решение, – её брови превратились в округлые правильные дуги.
Он наскоро перебрал подходящие темы для беседы и сказал:
– Расскажи мне, где ты была, когда решила получить это место в замке Незертон.
– А тебе действительно хотелось бы это знать? – угрюмо поинтересовалась она.
– Да, – ответил он как можно более дружелюбно. – Ты была в Брюсселе? Откуда ты узнала, что Карлайлы ищут гувернантку? – Он был готов умолять рассказать ему обо всём, что случилось с тех пор, как они расстались. – Расскажи мне про свою подругу.
Кэролайн выпила бренди и подала ему пустой бокал.
– Да, я была в Брюсселе, – начала она, рассеянно следя, как он возвращается к столику с напитками, и размышляя о том, что человеку из плоти и крови не полагается быть таким красивым. – Я купила выпуск «Таймс» и просмотрела объявления о найме. Как тебе известно, высокородным леди, попавшим в передрягу, предоставлено два пути: либо в гувернантки, либо в компаньонки. Но стоило лишь представить, как я таскаю за какой-то старухой её шали и пузырьки с лекарствами, и я поняла, что через неделю окажусь в сумасшедшем доме.
Он оглянулся и подумал: какая прихоть судьбы снова свела их под одной крышей?
– Ты пыталась устроиться куда-нибудь ещё? – Он поколебался и добавил; – Наверняка это было не единственное предложение работы.
– Я отправила письмо владельцу мукомольни в Манчестере. – Она брезгливо поморщилась. – Он ответил сразу же, но задал слишком много неприличных вопросов.
Саймон вернулся с полными бокалами и сказал:
– Назови мне его имя.
– Таких, как он, не вызывают к барьеру. Можешь не беспокоиться, я сумела ответить ему должным образом. А ещё я переслала его письмо его супруге.
– Да, с тобой лучше не связываться! – воскликнул он с шутливым испугом.
– Слишком поздно.
– Может быть, мне всё же удастся смягчить свою незавидную участь? – вкрадчиво поинтересовался он.
– Может быть… после нескольких бокалов бренди, – с улыбкой отвечала она.
– Уж не умер ли я и не вознёсся ли на небеса? – Саймон радостно рассмеялся.
– Ты имеешь в виду то, что моя комната под самой крышей гораздо ближе к небесам, чем твоя?
Он наскоро сверился с часами над дверью и предложил: