Сновидец. Трилогия
Шрифт:
– Нарисуй Джокера, а? Малюсенького! Ну, пожалуйста!
– Я тебе что, ювелир? За такую мелочь даже браться не буду!
– Желание клиента – закон!
– Иди ты к черту! Здесь я закон! Сказал «нет» – значит нет!
– Ну ты же художник! Лучший из всех, кого я знал! Тебе это дело пяти минут, а мне приятно на всю жизнь. У меня в шестнадцать уже партак был. Кореш делал. Так что ж теперь: тормозить. Коли!
– Я потому лучший, что на ерунду всякую талант не трачу. Мне масштаб нужен, а ты – холст уже исписанный, так что извини. И корешок твой в земле давно, своими картинками червей радует. От рака кожи загнулся, если я не ошибаюсь, вот и тебе туда дорога, если не тормознешься.
– А я
– Значит, не наколешь?
– Нет!
Взгляд просящего потух. Плечи осунулись, и сам он как-то сгорбился. Собравшись было уходить, мужчина остановился
– Масштаб, говоришь, тебе нужен! Холст чистый? – его голос дрожал, и казалось, что он вот – вот расплачется. – Будет тебе холст! – закричав, мужчина вонзил ногти себе в грудь. Сначала он просто царапал себя до крови, раздирая свою плоть снова и снова. В очередной раз впившись ногтями в тело, он сорвал небольшой кусок кожи. И полетели нарисованные черти и голые женщины. Мужчина кричал, заливая кровью пол и стены, продолжая рвать кожу. И вот, одним движением сорвав лицо, словно маску, он упал, захлебываясь собственной кровью.
От увиденного Писателю сделалось дурно. В глазах помутнело. Крови становилось все больше.
В то время как Писатель едва не терял сознание, татуировщик спокойно наблюдал за происходящим.
– Черт! Двадцать четвертый каталог, рисунок номер сорок восемь. Десятый год. Самая удачная работа. – Мужчина держал обрывок кожи, любуясь изображенным на ней рисунком. И ни чувства сострадания или отвращения не было и в помине. Наоборот, он наслаждался.
Писатель сел на журнальный столик, стараясь не смотреть на истерзанное тело.
– А это церковь в огне. Символ безверия и отчаяния. Торжество зла. Помню, когда я ее набил, за городом сгорел храм. Конечно, случайность, ничего более, но заставило задуматься. Впрочем, я всего лишь исполнитель. Я бы колол ангелов и святых, но людям этого не надо. Редко, очень редко, но такие еще встречаются.
Был у меня один клиент, так он, наоборот, принципиально колол только светлое и положительное. Обрастая святыми, он был подобен иконостасу. Искренне верил, что иконы и храмы защитят его. Бедняга. Наверное, он очень расстроился, когда рак кожи сказал ему привет.
Все его святые сгнили еще до того, как он лег в гроб. Пытались даже обвинить меня, но все оказалось чисто. Репутация стоит того.
Один пытался приблизить себя к раю, другой бредил адом. А что в итоге? Оба остались без кожи. Но, думаю, у первого смерть была лучше. Хотя, если учесть разочарование… Не знаю. Порой душевная боль сильнее плотской.
И не надо говорить, что это все из-за чернил. У меня таких разрисованных десятка два. И ничего. Живут и здравствуют, потому что на теле красота – в голове порядок, – Мастер ходил вокруг окровавленного тела, поднимая и разглядывая фрагменты кожи.
Писатель сидел молча. Его воротило от сладко-соленого запаха крови. Мысль о том, что надо покинуть этот зловещий подвал, пыталась пробиться сквозь оболочку безразличия и усталости. Его клонило в сон, а, может, он снова терял сознание. Он был готов. Декорации менялись, как в театре. Вот только чем закончится его пьеса, Писатель не знал. Рука нащупала потрепанную тетрадь. Половина. Ровно половина была исписана.
Наверное, очень глупо было сидеть в этом подвале, в двух шагах от трупа, и пялиться в грязные страницы. Хозяин тату-салона продолжал что-то бормотать себе под нос. Писатель поднялся, отчего закружилась голова.
На поверхности дышалось легче. Пейзаж уже не выглядел таким мрачным. Писателю хотелось закричать. Рассказать о случившемся внизу, но слова комом встали в горле.
Он огляделся, в надежде найти помощь. Никого. Ветер разгонял мусор, гремя оторванным куском железа. За спиной послышался шум. Обернувшись, Писатель увидел худого облезшего пса. Животное смотрело на человека, не отводя своих карих глаз.
– Хороший песик! Не подскажешь, где тут люди? – Писатель улыбался, но голос его дрожал, выдавая нервное напряжение.
Пес зарычал, шумно вдыхая воздух. За углом послышалось цоканье. Это прибежало еще пятеро уличных псов. Разные по внешнему виду и возрасту, они были одинаково голодны. Писатель не сразу понял, что от него пахнет кровью. Это и привлекло животных. Ему совсем не хотелось становиться чьим-то обедом. Глядя прямо в глаза первому псу, Писатель медленно попятился назад, одновременно стараясь зайти за спину животных. Он понимал, что его единственным укрытием является подвал. Собаки зарычали, перейдя в наступление. Медленно и слаженно они двигались за своей жертвой. Должно быть, вожак догадался о планах жертвы и бросился вперед. Писатель уже повернулся к нему спиной, готовясь бежать. Острые клыки впились ему в левое плечо. От неожиданной боли Писатель дернулся и, резко наклонившись вниз, скинул озлобленное животное. Теперь пес был прямо перед ним. Писатель собирался пнуть его, когда почувствовал боль в правой ноге. Другой пес атаковал его сзади, вцепившись в икроножную мышцу. Теплая кровь струилась по спине, смешиваясь с холодным потом. Звери окружали его, скалясь и рыча. Путь в подвал был отрезан. Псы уже рвали куртку, когда под ногами что-то звякнуло. Среди собачьих лап жертва узрела бутылку из-под шампанского. Превозмогая боль, Писатель наклонился, и в тот же миг огромный пес запрыгнул ему на спину.
Челюсти грызли голову, стараясь снять скальп. Кровь попала в глаза, и Писатель не видел, куда бьет. Он размахивал бутылкой, как булавой, стараясь скинуть с себя разъяренного зверя. Какое-то время он промахивался, но, понимая, что жить ему осталось всего несколько секунд, Писатель зарычал, подобно одичавшей собаке, и в очередной раз, ударив наотмашь, попал в цель. Пес, стоявший перед ним, взвизгнул и отпрыгнул в сторону. Теперь, когда на несколько секунд дорога открылась, Писатель рванул вперед, оставляя в зубах заднего пса кусок плоти и одежды. Он просто рухнул в темноту подвала спиной вперед. Кости пса хрустнули, и животное издало жалобный вой. Сам Писатель во время падения почти не пострадал. Пес хрипел, испуская дух, а жертва, не теряя времени скрылась, за железной дверью. Писатель слышал, как скребут когти по металлу, слышал голодное ворчание. И понимал, что собаки не уйдут. Они будут ждать его.
– Эй! Мне нужна помощь! Слышите! – закричал он дрожащим голосом, морщась от боли. Было неприятно сидеть, прижавшись мокрой спиной к холодной двери. Но еще неприятней было видеть разорванную ногу. Крови становилось все больше. До той лужи, в которой лежало тело, было еще далеко, но если так пойдет и дальше, в подвале будет два покойника.
– Эй! Кому снится этот чертов сон? – боль накатывала волной, поднимаясь от ноги к плечу, и, словно электрический ток, ударяла в голову, отчего сознание проваливалось в черную бездну. Скрежет когтей становился невыносимым. Дверь второй комнаты открылась, и в проеме возник хозяин, облаченный в черный брезентовый фартук, резиновые перчатки синего цвета и защитные пластиковые очки.