Сновидение

Тилье Франк

– Ненормально все это, доктор. Что происходит?

– Она видит свой сон по полной программе. Различные зоны ее мозга сообщаются между собой, идет интенсивный обмен, какого у нас с вами не бывает. Все происходит, как если бы она бодрствовала. Она видит сон, но для нее это реальность, и куда реальнее, чем для любого из нас. Во сне, например, мы не можем читать или писать, все слишком нестабильно, антураж постоянно меняется. А вот Абигэль говорила мне, что ей удается читать и писать. Во сне она нажимает на выключатель, и загорается свет, чего не бывает в ваших снах и в моих. Вдобавок, судя по тому, что я вижу здесь, она, похоже, способна оценивать, мыслить, анализировать.

– Значит, вот почему она колет

себя иголками? Чтобы убедиться, что это не сон?

– Да. Чтобы попытаться дифференцировать сон и реальность. Вы только попробуйте представить себе, что она переживает: будь вы на ее месте, наш разговор, все эти обследования, вся аппаратура могли бы быть лишь плодом вашего воображения. И вы проснулись бы в своей постели через несколько минут с чувством, что все это было на самом деле.

Фредерик прижал ладонь к стеклу. Абигэль лежала там, в нескольких метрах от него, но разум ее блуждал где-то за тысячи километров.

– Это ужасно.

– Да, тем более что ее сны редко бывают приятными. Все возвращает ее к собственной истории, к аварии, к ее фобиям, в частности паническому страху утонуть, к вашему делу о похищении детей.

– А коль скоро это так интенсивно, не может ли удар, нанесенный ей во сне, возыметь реальное отражение на ее организме? Я никогда не верил в такие вещи, но мне доводилось слышать, что разум может воздействовать на тело.

– Вы опять об этой истории с гематомой… Конечно, в процессе сновидений происходит всевозможный нейропсихологический обмен, и тело реагирует соответственно: испарина, гусиная кожа. Но не до такой степени, чтобы вызвать подобные повреждения.

– И все же синяк-то – вот он… Как сделать, чтобы она не колола себя иголками?

– Вы уверены, что Абигэль принимает свои лекарства, как предписано? В частности, пропидол? Пять капель в десять вечера, потом еще один прием ночью, когда она просыпается. Неправильная дозировка может дестабилизировать ее до такой степени, что сны будут еще реальнее…

– Мне кажется, да. Она всегда делает это в ванной. Лекарства – это ее тайная территория, и я, сказать по правде, никогда об этом не задумывался. Уже сколько лет она глотает все эти вещества, разрушающие ее память.

Невролог вздохнула:

– Пропидол, к сожалению, единственная молекула, способная обеспечить ей нормальную жизнь. Без этого лекарства она бы…

– Я знаю, – перебил ее Фредерик. – Я видел ее шрамы, щупал пластины под кожей. Или – или, потерять память или не иметь возможности выйти из дому, потому что она падает в приступе катаплексии где угодно каждые два часа. На днях это случилось с ней в кухне, я успел ее подхватить, не то она бы сильно ушиблась.

Линия энцефалограммы вдруг выровнялась. Через тринадцать минут после засыпания Абигэль очнулась от дневной дремоты и открыла глаза. Она глубоко вздохнула и огляделась. Специалистка нажала на кнопку.

– Все хорошо, Абигэль. Я доктор Дени. Вы внутри сканера в отделении неврологии, помните?

– Э-э… Да…

– Сейчас придет техник, полежите пока.

Од Дени выключила звук. Заложив руки за спину, она посмотрела на выходившую из аппарата пациентку.

– Я проанализирую все данные, но эти уколы иголками тревожат меня. Их действительно много. А теперь еще эта история с гематомой…

Она снова посмотрела на снимок кошмарной сцены.

– Как будто сны все больше берут верх над ее реальной жизнью. Если эти симптомы усугубятся, мы попробуем найти решение, чтобы не дать Абигэль всерьез себя покалечить.

– Под решением вы подразумеваете…

– Психиатрию.

14

Пока

агент по недвижимости показывал ее дом в Эллемме потенциальному покупателю, Абигэль заперлась в комнате Леа. За два месяца она зашла туда лишь однажды: всего через несколько дней после посещения Института судебно-медицинской экспертизы. Фредерик помог ей выбрать одежду для кремации девочки.

За два месяца после аварии ей не раз доводилось полагаться на Фредерика. В том числе и в непростой период новогодних праздников. Он отменил застолья с коллегами и со своей матерью, чтобы быть рядом с ней. Нелегко в Рождество и Новый год утопать в сожалениях, проклинать весь свет и чувствовать себя виноватой. Без его помощи и поддержки все было бы сегодня гораздо хуже. Если, конечно, хуже может быть.

Два месяца, за которые Абигэль бросила все. Работу, друзей, выходы в свет. Когда Фредерика не было с ней – то есть часто, – она брала машину и гнала по пустынным улицам, дразня смерть, под печальные аккорды арии из «Ринальдо» [9] на полную громкость из динамиков. Или же она затворялась в своем кабинете без окон, уродуя лица, терзая плоть, соединяя ДНК, растительность и сталь на экране своего компьютера, разбивая виртуальные машины о деревья и распечатывая композиции все в большем формате, а потом голова ее падала на клавиатуру, разом, в катаплексии, и она глушила пропидол, смешанный с алкоголем и всевозможными разноцветными таблетками. Она вновь и вновь переживала начальную сцену «Апокалипсиса сегодня» – почему именно ее, она не знала, – где Мартин Шин, запершись в своей комнате в Сайгоне, терзаемый демонами, кружит в странном гипнотическом танце. Умопомрачение в чистом виде. Абигэль на самом деле видела, как делает то же самое, в такой же влажной жаре, посреди своей спальни, и это не было сном. Она тронула кончиком пальца раздвоенный хвост безумия.

9

«Ринальдо» – опера Г. Генделя.

И вот она снова в комнате Леа. Указательный палец устало скользит по мебели. Пыль уже легла тонким слоем на поверхности. Как решиться продать кровать, в которой на глазах у Абигэль росла Леа? Или этот ночной столик, на который дочь выкладывала свои фантазийные побрякушки? Ее психолог посоветовала ей сохранить только несколько вещей, дорогих для Леа, и избавиться от всего остального. А не пошла бы ее коллега на хрен! Вся комната дышала присутствием малышки.

Абигэль открыла ящик, куда ее дочь складывала свои писания. Письма, стихи, признания девочки, которой случалось два-три раза в месяц буквально отскребать собственную мать от пола, внизу лестницы или посреди кухни, в припадке катаплексии. Дочь-мать, зрелая, сформировавшаяся, умом уже взрослая. Абигэль пробежала глазами несколько писем, смахивая слезы.

И утром, и вечером думаю я,Когда тебя снова увижу.Мама, эта болезнь твоя,Как я ее ненавижу.Девять долгих месяцев ты меня носила,А потом тебе на ручки дать меня просила.Ты лежала, не вставала, это ведь судьбаПожелала, чтобы ты так была слаба.Вот лежишь ты раной сплошной,А на мне ни царапины нет.Ты меня вырастила, дышала мной,Я не дам тебе умереть, нет!