Снутти и Уснутти
Шрифт:
Атаковать некого.
Энка добегает до стены тупика и… исчезает.
Тень Энки бьется в стену, неуверенно топчется на месте, потом тоже утекает в никуда.
НАЙТИ И ОБЕЗВРЕДИТЬ
Ночь.
Не такая ночь, как всегда, когда выключается свет, и остается только аварийное питание, а такая ночь, когда тревога по всему Силопагему, и нужно до рассвета найти…
Разные бывают ночи.
Говорят, где-то даже коллекция ночей есть.
А сколько
А здесь другая ночь.
Серая какая-то, унылая, как бывает по весне, когда ждешь этой весны, ждешь, а вместо весны приходит какое-то серое месиво, сиротливое-сиротливое, холодное, промозглое, неприютное…
Такая вот ночь.
Ночуют в доме, затерянном в пустом городе. Энка сказал, повыше надо забираться, чтобы видно было, если кто-нибудь в городе появится, а Макс сказал, сильно высоко не надо, а то свет в окне увидят, придут.
Кто придет.
Всякие.
Мало ли. Город-то по центру, на перекрестке трех миров, все три мира из города видны, а ну никак и город из миров виден?
Сидят, ужинают, Макс мясо жарить умеет, Круитни умеет в микроволновке разогревать, Энка ничего такого не умеет, ну да ладно. Зато систему отопления налаживать может.
– А зачем здесь город построили?
Это Круитни спрашивает.
Макс отмахивается.
Не бери в голову.
Чего не бери в голову, мы для чего ушли, чтобы в голову не брать? Те голова на что вообще?
Ну а сама ты такая умная как объяснишь, город откуда?
Так вот и не знаю я…
Крутинти не знает. И никто не знает. А вот есть город, пустой город на перекрестке миров. Мертвые фабрики, пустые магазины, пустые квартиры, заходи и живи, кровати в спальнях ждут своих хозяев, которых нет…
Энка думает.
– А вы заметили, здесь в городе ни одной книги нет? Ни одной газеты?
– Тебе читать нечего? – Круитни сочувственно смотрит на Энку, – вон, я книжек набрала…
– Ага, нам, значит, вкусностей набрать не дала, а себе книжек нахапала, – фыркает Макс.
– Да ну тебя…
– Да нет, я не про то… – Энка хмурится, осторожно потирает шрам, – никаких записей нет… что за город, откуда, зачем…
Энка думает. Теперь Энке никто не говорит, во сколько вставать, во сколько что делать, вот Энка и думает. Оказывается, если не делать ничего, мысли появляются. И страшно даже, как это так, никогда мыслей не было, а тут на тебе, мысли. Энка даже думает, может, опасное это что-то, когда мысли, только спросить не у кого.
– Может… убрал кто-то нарочно записи? – спрашивает Круитни.
– По всему городу ходил и убирал? Да? Лично для нас, чтобы мы не видели? – фыркает Макс.
– Ну… может, их много было. Которые убирали.
– А не много чести нам троим будет? Если бы мы мешали кому, хлопнули бы нас как мух, и дело с концом.
Круитни бледнеет.
– Кому… мешали?
Все трое умолкают, оглядываются,
Убирают со стола, Круитни перебирает еду в холодильнике, натыкается на кусок заплесневелого хлеба, тьфу, черт, хороша хозяюшка, ничего не скажешь. Круитни бросает хлеб в мусорку, вот так всегда, то мало возьмут еды, то слишком много…
– Ты чего, а?
Это Макс. Оторопело смотрит на Круитни, не может ничего понять.
– А что?
– А то… рехнулась, хлеб выбрасывать?
– Да с плесенью он, что ты хочешь, с плесенью…
– И что, что с плесенью, ой, какие мы нежные, плесень нам не нравится!
– Ты хоть понимаешь, что это отрава голимая? – Круитни не отступает, не пускает Макса к мусорке, – еще не хватало плесенью травануться…
– Она права, – Энка встает между ними, – нельзя плесень есть… оставь, у нас еды много… очень много…
Макс отступает, бормочет что-то, да вы крыс не ловили, не ели, да вы по три дня без еды не сидели, зажрались…
Ночь.
– И все-таки не понимаю… почему вы ушли?
Это Энка спрашивает. Недоверчиво смотрит на еду, которую приготовила Круитни, Энка раньше ничего подобного и не видел.
– Да как вы не понимаете… они и раньше-то были как бешеные…
– Кто?
– Да все… если у тебя офайна последнего нет, ты вообще не человек…
– Это что?
– Долго объяснять… неважно… ну вот… меня на работу из-за этого не взяли…
– Так приобрели бы этот свой… как его…
– Да что приобрела, это сколько денег уйдет… на эти деньги сколько книг купить можно…
Энка узнает знакомое слово.
– Книг?
– Ну да.
– Это… чтобы читать.
– Это чтобы думать.
Энка вздрагивает при слове думать. Энка боится думать, Энке раньше думать не доводилось, раньше это делал ЦП.
– Ну и вот… а потом они вообще убивать начали тех, у кого не по последней моде…
– Убивать?
– Ну да. Я девчонку одну знала… у неё то ли дап-эя последнего не было, то ли еще чего… А потом её мертвую нашли, сказали, самоубийство… только там самоубийством и не пахло.
– Откуда вы знаете?
– Ну… знаю.
– Откуда?
– Ну… просто знаю. Потом это началось…
– Что это, вы говорите яснее.
– Ну что, что… потом машины прошлогодней модели на трассах сбивать стали… нарочно. А полиция руками разведет, типа, несчастный случай, все такое. Потом это… знаете, как бывает, вот так идешь по улице, и сбить могут, только потому, что пальто на тебе из прошлогодней модели.
Энка не понимает.
– Я иду по улице?
– Да не вы… я.
Энка задумывается.
– И вас сбили?
– Не сбили. Но могли сбить.
– Тогда почему вы об этом говорите?