Сны чужие
Шрифт:
* * *
Батон был чёрствым. Хоть сколько верти в руках, щупай через хрустящий целлофан упаковки и морщись с досадой - мягче он от этого не станет. Ну, не идти же за целый квартал в булочную из-за какого-то паршивого батона… Да ляд с ним, сгодится и чёрствый.
На кассе Башкирцев лишь скривился от раздражения, отсчитывая деньги за несвежий хлеб, молоко и банку кофе. Поколебавшись, прихватил пачку сигарет. Дома еще оставалось несколько штук, но настроение было ни к черту, а под такое настроение всегда хотелось курить.
Нужно
Зойка тоже надоела, но от неё отвязаться ещё труднее, чем от начальства. Работу можно было бы бросить, квартиру Жени выгодно сдать и пару месяцев просто отдохнуть, потом устроиться в какое-нибудь местечко попристижнее… может быть даже машину купить новую… Эх, всё ж таки одному было бы сейчас на-амного лучше жить… А ещё лучше бы - с Женей. С ней жилось как-то проще и спокойнее. Даже с мальчишкой можно было мириться, хоть и терпели они друг друга всегда с трудом. Зато Женя всегда ощущалась как надежная спина, к ней хотелось возвращаться с опостылевшей работы, ей можно было выговориться, "спустить пар", с ней можно было забыть о домашних хлопотах, да и готовила она шикарно, что и говорить.
Все-таки жизнь - дерьмовая штука. Что имеем - не храним, потерявши - плачем. Сам, своими руками угробил собственную спокойную жизнь, вдребезги расклошматил о гружёный песком "Камаз". Благо хоть сам ещё жив остался тогда… А что обрел взамен? Зою с её претензиями? Полугодичный геморрой с оформлением и переоформлением документов на жилплощадь? Ссоры и склоки, от которых теперь не к кому бежать? Впрочем, от одного он всё же сбежал… вернее, от одной. Психанул, хлопнул дверью и перебрался в дом, от которого за эти месяцы уже порядком успел отвыкнуть. Отсюда до работы лишних четверть часа дороги, но добро бы только в дороге дело было.
Первые ночи спал совсем уж скверно, все мерещились шорохи в гостиной и снился Олег с распоротой грудиной и широко открытыми живыми глазами. Вздрагивал, просыпался, иной раз и пятьдесят грамм опрокидывал, чтобы нервишки успокоить. Через неделю, вроде, привык. А сейчас, когда к концу подходила вторая неделя, желание плюнуть на обиды и ехать мириться к Зое вовсе поутихло. Нет уж, пускай баба сама приезжает кланяться. Хотя, вон, звонит уже, спрашивает долго ли ещё намерен дурака валять. А и пускай звонит, он характер выдержит - это полезно.
Но жизнь - всё равно дрянь. Сплошные проблемы, нервотрёпка и мрак. Одно к одному… Ещё и хлеб этот чёрствый…
Ключ скрипнул, проворачиваясь в замке, он вошел в прихожую, повесил сумку на ручку двери и, уже стягивая ботинки, брезгливо поморщился. Что за запах? То ли потом тянет, то ли мокрой псиной… Потом до Башкирцева вдруг дошло и он так и замер посреди прихожей с одним снятым ботинком в руке. Пахло не от соседей, неприятный запах витал в самой квартире. А ещё - шум с улицы доносился слишком уж отчетливо для закрытых окон. Опасаясь дождя, он всегда тщательно закрывал окна, прежде чем уйти на работу. А сейчас, похоже, все окна в доме были распахнуты настежь. И ещё… в гостиной кто-то был.
На деревянных ногах Башкирцев вошел в комнату. Закат за окном бросил на стены и потолок сквозь тонкий узорчатый тюль пламенно-рыжие сполохи. На этом огненном фоне сидящая в кресле фигура показалась ему почти черной. Словно обугленной.
– Здравствуй, Артем Петрович, - голос был хрипловат и слова звучали странно,
– Ну, что застыл на пороге?
– продолжил, между тем, не дождавшись ответа, сидящий в кресле.
– Раз уж пришел, закрой дверь.
– К-кто?!
– вместо осмысленного вопроса прозвучало нечто, более похожее на воронье карканье.
– Дверь закрой, - повторил пришелец, - и разуйся. Поговорим.
У самого порога в голову пришла спасительная мысль: выскочить в коридор и бежать прочь. Если громко кричать, соседи вряд ли выйдут, но авось вызовут милицию. Пока этот встанет из кресла, пока бросится следом… "Не успеешь, - шепнуло внутри холодно и бесцветно, - ничего ты не успеешь." Он медленно запер дверь и долго снимал второй ботинок. Руки дрожали.
– Не трясись, не съем. Падалью не питаюсь.
Закат успел слегка поблекнуть и теперь нежданного визитера можно было разглядеть без труда. Из холода Башкирцева бросило в жар. Он, неожиданно для самого себя, вскинул руку и судорожно перекрестился.
– Ты ведь неверующий, Петрович, - с насмешкой заметил призрак.
– Так что у тебя вряд ли получится. Ты уж извини, я тут покопался в шкафах, кое-что из своих вещей нашёл. Вот, к примеру, халат этот. Если бы ты только знал какое это блаженство - банальный горячий душ. Это можно понять только лишившись его, честное слово.
– Т-ты… ты не можешь… быть зд-десь!…
– Это верно, - призрак легко согласился, - не могу. Однако иногда приходится совершать невозможное.
Он сидел в кресле странно, поджав под себя ноги и укутавшись в халат. Поза его была какой-то неестественной, но в чём заключалась эта неестественность Башкирцев понять не мог. Тот инфернальный ужас, что парализовал его разум в первые минуты встречи, сейчас начинал понемногу отступать. Мозг лихорадочно искал рациональное объяснение происходящему и, как это ни странно, находил его в мелочах, имевших к "рацио" весьма смутное отношение. За мелочи эти рассудок, не веривший прежде ни в чёрта, ни в бога, теперь цеплялся как утопающий за соломинку: Зачем бы ожившему покойнику открывать окна в доме? Зачем говорить о горячем душе? Да и появляться ещё до заката солнца призраку, вроде как, не полагается… А запах!… пусть и не розами пахло в прихожей, но этот запах был живой …
Наверное, на его лице отражалось всё более чем явственно, поскольку незваный гость неожиданно вздохнул и произнес устало:
– Не льсти себе, я сюда заявился не совесть твою изображать. Если нервишки расшатались, глотни чего покрепче, я в холодильнике водку видел. А потом расскажешь мне, о чём спрошу. В конце концов, это невеликая плата за то, что ты теперь живешь в моем доме, не так ли?
* * *
– Плевать мне, что ты там сейчас думаешь, - бросил Олег, нарушив напряженное молчание.
– Плевать мне на тебя и на твою жизнь. Живи себе и дальше как живётся. Мне тут кое-что сделать нужно, потом я уйду. Теперь уж точно - навсегда. А от тебя, Петрович, только две вещи и требуется: на один вопрос ответить честно и не мешать мне потом, не делать глупостей, никуда не звонить и никому ничего не рассказывать, пока я здесь. После - мне уже без разницы, хоть участковому исповедуйся, хоть психиатру.