Шрифт:
Александр Бондарь
Сны Мертвого Города
Когда я смотрю ночью на этот город, когда вижу застывшие силуэты многоэтажек, когда представляю себе спящие мостовые затерявшихся в темноте улиц, я думаю о том, какие сны видят сейчас неподвижные камни, сколько разных историй прячут в себе мертвые стены домов, и сколько знают всего эти холодные булыжники умершего до утра города. И когда прислушиваюсь к неясному шепоту листьев, мне начинает казаться, что я уже разбираю слова и передо мною, словно на пустой сцене когда-то заброшенного театра, проходят забытые тени - образы людей, давно уже не живущих.
Темнеет здесь рано. Ночи в Североморске длинные - как смерть, как тунель, из которого никогда не выбраться. Вечер начинается раньше, утро приходит позже. Ночью
...Нога, обутая в тяжелый армейский сапог, пнула Андрея в лицо. Радуев - здоровенный чеченец, из старослужащих, наступил ему сапогом на голову и долго так разминал подошву.
– Что, собака русский, не предупреждал я тебя - рубашка до утра не просохнет - говно с хлебом кушать будешь?
Радуев говорил по-русски ломанно, с сильным акцентом. Андрей молчал. Отвечать было нечего. Развлекаясь, Радуев заставлял русских новобранцев есть его испражнения, намазанные на хлеб.
– Слушай мене, собака русский. Я тебе последний попытка даю. Иди, где сушилка и суши там. Ты один час имешь и половину часа имеешь. Потом я тебя убивать буду. Говно с хлебом кушать будешь.
Андрей потащился в сушилку, неся за собою сырую гимнастерку Радуева. Он пристроил гимнастерку на решетчатом полу, стараясь, чтобы та как можно более плотно прилегала к горячим железным прутьям. Потом он почувствовал, что хочет есть. Подумав немного, направился на кухню - своровать что-нибудь.
Кухня была незаперта. Здесь в этот час никого не было, кроме заспанного сонного повара. Дежурные, видимо, ушли. В огромных котлах что-то варилось к завтраку. Андрей хотел было уже идти назад в казарму, но в этот момент повар, оставив кухню, тоже куда-то вышел, не заметив отирающегося рядом Андрея. Тот не стал терять времени. Подбежав к холодильнику, вытащил оттуда несколько кусков мяса и принялся быстро жевать. Затем взял полбуханки хлеба и сунул запазуху. Огляделся. Кругом - тихо. Повара нет, дежурные тоже не возвращаются. В казарму идти не хотелось. Забившись в угол, Андрей устроился на корточках. В кармане лежало письмо из Нальчика - от Игоря - старого школьного приятеля. Письмо пришло в обед, но у Андрея не было времени его прочитать.
За окном бушевала вьюга. Промозглая, страшная. Крохотные снежинки мельчайшие точки белого снега появлялись и пропадали в бездонной пустоте ночи.
Письмо было недлинным. Игорь писал, что у него все по-прежнему, то есть без изменения и хорошего ничего. В конце, в двух словах, сообщал, что Оля замужем за одним местным фарцовщиком. Она на шестом месяце, и они с мужем на днях уезжают в Канаду - видимо, навсегда.
Андрей вдруг почувствовал, что ему нечем дышать. В маленькой войсковой кухне стало еще темнее. Андрей с трудом разбирал строки. Они таяли в мутной кроваво-розовой мгле, то исчезая, то появляясь вновь. Андрей достал из другого кармана фотографию Оли и долго глядел на нее, словно бы пытаясь получить ответ на тот вопрос, что его сейчас мучил. Но фотография молчала. Оля задумчиво глядела на него, наклонив голову и перебирая тонкими детскими пальчиками прядь пушистых волос. Стены сдвинулись, а потолок опустился ниже. Вьюга за окном застонала надрывнее и тяжелее. Большие часы на стене глухо постукивали в такт, словно бы выдавали последние удары сердца умирающего старика.
– Извините, я могу тут присесть?
Курносая блондинка вопросительно подняла глаза и, поджав губки, изучала подошедшего к ней паренька. Не дожидаясь ответа, тот плюхнулся рядом. На небольшом пляже у мелкой, подсохшей за лето речушки сейчас было полно людей. Но места свободного - еще больше.
Андрей, повернув голову, чуть искоса смотрел на блондинку. Та не отводила глаз от мутно-зеленой речной воды, давно уже загаженной многочисленными отдыхающими. Андрей понимал: ловить ему тут особенно нечего. Такие крали не для него. Раскаленный песок жег ему кожу сквозь плавки. Андрей поеживался. Взгляд его упал на купальник, который был на курносой девушке. "Дешевка, - понял Андрей.
– Наверняка из уцененки." Жмуря глаза от яркого южного солнца, девушка не отрываясь
Андрей еще раз оценил купальник курносой блондинки и подытожил: "Не из богатых. Родители - работяги какие-нибудь." Он привстал, собравшись уже уходить.
– Интересно, куда плывут эти облака?
– Сказала вдруг девушка.
– Что-что?
– Андрей обернулся.
Девушка, повернув голову, с интересом на него посмотрела. И сама ответила на свой вопрос.
– Я думаю, там, куда они уплывают, жизнь лучше...
– Отдыхаешь сидишь, собака русский?
Андрей вздрогнул, увидев над собой грозный силуэт Радуева.
– Отдыхаешь?
– Глаза у чеченца свирепо блеснули.
– Говно кушать будешь. Сейчас будешь. Я наложу, а ты - кушать будешь.
Он увидел фотографию в руке у Андрея.
– Что держишь? Сюда дай!
Радуев вырвал у Андрея фото. Его грязные пальцы смяли фотокарточку и бросили ее на пол. Андрей побледнел. Секунду он стоял в нерешительности. Потом вдруг схватил чеченца и раньше, чем тот успел опомниться, с силою окунул его головой в кипящий котел. Радуев дернулся, хотел было вырваться, но Андрей рывком окунул его еще глубже...
Кругом было тихо. Только вьюга стонала за окном, и в котлах что-то булькало. Из одного котла торчали сапоги Радуева. Андрей огляделся. Времени терять было нельзя: с минуты на минуту мог кто-нибудь вернуться - повар или дежурные. Он подобрал с пола фотографию, разгладил ее и снова положил в карман. Накинул шинель и вышел на улицу.
Андрей проследовал мимо контрольно-пропускного пункта, где двое сонных часовых уныло дожидались прихода утренней смены. Один из них окликнул его, когда Андрей открывал ворота. На улице никого не было. Ветер, пронзительно завывая, поднимал к небу тучи морозной пыли. Андрей побежал. Он мчался, не останавливаясь, до самой железно-дорожной станции.
Здесь, на путях, стояло несколько грузовых составов. Андрей второпях подергал ручку одного вагона, другого. Вокруг - никого. Один из составов, тяжело вздрогнул и, покачнувшись, тронулся с места. Андрей увидел, что дверца вагона напротив приоткрыта. Он быстро распахнул дверцу и запрыгнул внутрь. Тут лежали мешки с чем-то. Андрей залез в угол и устроился между мешками.
Поезд, покачиваясь, набирал скорость. Андрей достал из кармана фотокарточку Оли. Щелкнул зажигалкой. Огонек, заплясав в воздухе, осветил фото. Оля как и прежде глядела на Андрея, задумчиво улыбаясь чему-то. Много раз уже Андрей доставал эту фотографию, которую носил всегда и везде с собой. И каждый раз ему казалось, что выражение лица меняется. Оно становится то грустным, то радостным, то тревожным. В те дни, когда долго не было писем, Андрей смотрел на это фото. Смотрел, не отрываясь, подолгу. В последнее время он делал это все чаще. Писем от Оли не было уже давно, и Андрей словно бы спрашивал о причине столь затянувшегося молчания. Оля не отвечала. Тихая грусть читалась в ее глазах, а на губах играла загадочная улыбка.
Андрей до тех пор держал фото в руке, пока зажигалка, нагревшись, не обожгла ему пальцы. Он потушил огонек, и снова все погрузилось в темноту. Андрей сидел, откинувшись на сложенные в кучу мешки и сам не заметил, как уснул.
В кафе было полным-полно народу. Оля с Андреем сидели за столиком в углу. Андрей потягивал кофе и смотрел на Олю. Та медленно ела мороженое.
– Моя мама, - рассказывала она, - всегда хотела, чтобы я закончила какой-нибудь институт и потом зарабатывала много-много денег. А я никогда не знала, какой-именно институт я должна закончить. Хотела поступить на математику, но не прошла по баллам.
– Оля печально улыбнулась.
– Мама хотела, чтобы я поступала на юридический, но нам сказали, что там поступают только за деньги; мы не стали и пробовать. На следующий год я буду поступать на экономический - уже решила.