Сны над бездной
Шрифт:
– Где же там театр? – спросил Арсен и поставил перед мальчиком чистую тарелку.
– Построили, – ответил мальчик. – Большая сцена за мостом. За Центральным спуском.
И вдруг его охватило внезапное счастье от того, что он как равный сидит среди мужчин в компании Арсена и Фомы.
И мелькнула мысль: «Если бы сейчас с ними был отец!»
– Я вечером посмотрю представление? – спросил мальчик у старика.
– С условием, – сказал Фома, – Будешь осторожен! А лучше не ходи.
– Но мне очень хочется. Ведь я все равно каждый вечер хожу встречать Луну.
– И она отпускает тебя?
Фома всегда называл мать мальчика «она». Он лишил ее имени.
– Да, – ответил мальчик.
– Какие еще события потрясают наш великий город? – спросил Арсен с всегдашнею
И неожиданно для себя самого мальчик сказал ему:
– Мне пришло письмо-счастье.
Он достал письмо и протянул его Арсену, – ему очень захотелось поделиться с Арсеном и Фомой чем-то тайным, своим.
– Оно пришло мне, – повторил он, выделяя слово «мне».
Арсен водрузил на большой бугристый нос очки и, отставив от себя на вытянутой руке исписанный лист бумаги, начал читать письмо вслух.
– Ты в это веришь? – спросил Фома у мальчика.
– Почему бы не верить? – промолвил Арсен. – Если бы такое письмо пришло мне, я непременно отправил бы двадцать копий.
– А ты скажешь мне адреса людей, которым можно послать письма? – спросил мальчик Арсена.
– Я дам тебе адреса лучших людей в любых частях света, – ответил Арсен.
До самого вечера мальчик переписывал письмо-счастье. Он переписал его еще пятнадцать раз, запечатал копии в конверты и стал надписывать на них фамилии адресатов. Весь мир предоставил ему свои чудесные названия – Австралия, Япония, Индия, Китай, Бразилия, Швеция, Канада, Турция, Марокко, Голландия, Тунис…
Закончив работу, мальчик собрал конверты в стопку; она получилась толстая, тяжелая, и тяжесть ее подтвердила мальчику несомненную силу письма-счастья менять судьбу человека. Он решил, что завтра утром отнесет их на почту, чтобы служитель почты поскорее отправил их.
Глава 3
Когда мальчик вышел из дома, морская набережная на всем протяжении уже была плотно запружена народом и напоминала гигантский шевелящийся рой. Отовсюду слышались голоса, выкрики, внезапный свист, шуршание одежды и шарканье шагов, но над всеми звуками, умаляя их, довлел звенящий гул вертолетов, которых висело в воздухе над морем не менее сотни. Солнце опустилось низко, и вертолеты, подсвеченные от горизонта широким потоком лучей, походили на тучи черных жуков, густо усеявших ало-золотой небесный свод в багрово-коричневых над водою и жемчужно-бирюзовых в высоте облаках. То тут, то там хлопали одиночные выстрелы, шипящие ракеты взмывали вверх и, сгорая, падали в море. Вода была очень высока – мальчик сразу отметил это. Она доходила почти до парапета и все прибывала. Молодежь сидела прямо на гранитных камнях, свесив ноги к воде; множество людей расположилось на тротуарах, мостовой, на крышах автомобилей; в отворенных настежь окнах домов видны были бронзовые от закатного солнца лица, и на всех балконах торчали человеческие фигуры.
Оставив позади морской вокзал, мальчик увидел вдали над набережной яркое сияние. На фоне еще светлого неба оно походило на белый огонь гигантской электросварки. Это была освещенная магниевыми прожекторами театральная сцена. Подойдя к ней ближе, мальчик различил, что вся она окутана белесым дымом. Представление уже началось – грохот электрической музыки доносился оттуда, – и черные толпы людей окружали зрелище. Мальчик не мог видеть того, что происходило на сцене, но догадывался, что там происходит нечто очень интересное, по единодушным возгласам толпы и по тому, что время от времени музыка внезапно смолкала и тогда делался слышным сладкий человеческий голос, многократно усиленный через динамики.
Мучимый желанием поскорее увидеть представление, мальчик торопливо протискивался, проскальзывал между зрителями, получая от подвыпивших мужчин пинки и подзатыльники, и наконец встал на очень выгодном месте возле самых подмостков, откуда было видно все сразу.
Кубический объем сцены до конца в глубину был заполнен обрывками слоистого дыма, который подавался на нее через два отверстия снизу. В дыму на длинной подставке стояли певцы в атласных тогах. На заднике сцены
– Вы думали, я отвратителен, хитер и коварен! Вы думали, я явлюсь к вам со злобой на уродливом лице и смертоносной ложью на устах и в руках моих будут ядовитые змеи? И вот я перед вами! Но разве уродлив я и безобразен? Разве черные, испачканные кровью одежды на мне? Разве ядовитые змеи обвивают мои руки? Нет! Я пришел к вам в чистых белых одеждах, и в руках моих для вас не ядовитые змеи, а прекрасные цветы!
И он швырнул цветы в толпу перед сценой, а певцы позади него запели:
– Осанна! Осанна! Благословен грядущий в мир князь мира сего!
И вновь заговорил артист, игравший главную роль:
– Итак, теперь я продолжаю то, с чего начал! Бессмертие… Нет для человека страшнее наказания, чем бессмертие! Разве кто-нибудь из вас хотел когда-нибудь бессмертия? Никто! И это известно мне доподлинно, ибо не существует в мире души человеческой, прошедшей мимо меня. И что бы вам пришлось делать, стань вы бессмертны? Вы страдали бы от скуки и тоски! И от этих страданий мучили друг друга. И конца бы вашим мучениям не было, потому что вы были бы бессмертны. Вам предложили бы воспевать славу Богу. Но кто из вас видел Бога? Кому вы будете воспевать славу? Невидимому духу, никогда не жалевшему вас? И что есть более неразумное и бессмысленное, чем петь славу не самим себе, не своим дерзаниям и подвигам, а тому, кого никогда не видели?! Славьте друг друга! Превозносите великих своих! Преклоняйтесь перед совершенствами своими! Я ищу славы не для себя, как обо мне думали и говорили мои враги, но – для вас! Вы – подданные державы моей, и ваша слава радует меня! Бессмертие – великое надругательство над человеком. Я – князь ваш! Я – друг ваш! Я – отец ваш! Я – ваш товарищ! Я – спасение ваше! И я знаю, чего вы хотите. Я изучал ваши желания на протяжении тысяч и тысяч лет. И они всегда были неизменны. Вы жили, как дикари, вы строили дворцы, вы творили поэзию и музыку, вы познавали законы космоса, вы сокрушали прежде созданное вами и опять воссоздавали, но всегда и во все времена вы хотели одного…
Он замолчал, выдержал долгую паузу и особенным, вибрирующим голосом медленно произнес:
– Наслаждения!
– Осанна! Осанна! – запели певцы. – Благословен грядущий в мир князь мира сего!
– Да! Пусть подойдет ко мне тот, кто не хотел наслаждаться! – заговорил вновь главный артист. – И пусть он мне скажет, не лукавя в сердце своем, что он не хочет наслаждения, но желает бессмертия! От пеленок своих вы жаждете наслаждения: еды, пития, сладкого, вкусного. Вы взрослеете, и разнообразятся ваши сладости: сила, власть, богатство, почести, слава, сластолюбие, сладострастие. Как жаждете вы сладкого! О, как жаждете! И я даю вам сладкое! Я не запрещаю вам сладкого!
Вдруг из пластов дыма в руке его появился деревянный крест. Он поднял крест над собою и воскликнул:
– Вот что ввело вас в заблуждение! Вот что отравило ваше наслаждение! Вот знак того, кто влил в вашу сладость горький яд бессмертия! Да. Он вечный враг мой, вечный мой противник в борьбе за ваше счастье. Это он пришел однажды и рассказал вам о бессмертии! А меня назвал человеконенавистником и лжецом. И как он вас обманул! Какую ужасную угрозу вашему счастью он с собой принес! «Распните плоть свою на кресте моем!» – сказал он. А я говорю вам: услаждайте плоть свою, ибо что у вас есть кроме плоти? Итак, я спрашиваю вас: есть ли среди вас такие, которые не предпочтут сладость и сытость – острым гвоздям и позорному кресту? Кто из вас хочет страдания, а не наслаждения, кроме тех малочисленных сумасшедших, потерявших последний разум и надевших на себя одежды скорби? Нет таких.