Сны о России
Шрифт:
Лишь шестеро нашли в себе силы бороться с невзгодами и победить. Значит, они умели приспособиться к обстоятельствам, были сильными и рассудительными. Самым слабым среди них казался Коити, но в его тщедушном теле, по-видимому, таился неукротимый дух, восполнявший физическую немощь. Кюэмон вроде бы был несколько туповатым: он не смог выучить ни единого иноземного слова, но зато с детства отличался завидным здоровьем и временами проявлял железную волю. В судьбе Сёдзо, Синдзо и Исокити важную роль сыграла их молодость. Сёдзо исполнилось тридцать пять лет, Синдзо — двадцать восемь, Исокити — двадцать четыре года. С тех пор как они покинули Сироко, все трое удивительно окрепли и возмужали. В ту голодную зиму они сильно отощали, но как только в реках появилась рыба,
Сёдзо слыл молчуном и редко принимал участие в общем разговоре. Но однажды, пораженный закатом на Амчитке, воскликнул:
— Какая красота!
Не всякому дано восхищаться закатом, когда того гляди погибнешь от голода и зимней стужи.
В Нижнекамчатске, впервые услышав перезвон церковных колоколов, Сёдзо сказал:
— Пожалуй, и в Исэ нет колоколов с таким чудесным звоном. Услышишь такое — и сердце невольно замирает от счастья.
Покойный Кантаро возмутился тогда восхвалением чужеземных колоколов и кинулся на Сёдзо с кулаками. Сёдзо меньше других чувствовал себя удрученным пребыванием на чужбине. Безусловно, как и остальные японцы, он не мог не думать о семье, о родных, но никогда не говорил об этом.
— Ты бы хоть изредка про мать вспомнил. Видать, не такое уж счастье иметь сыночка вроде тебя, — нередко порицали его товарищи, но Сёдзо лишь ухмылялся в ответ.
Вряд ли Сёдзо вовсе не хотелось вновь ступить на родную землю, но и особого желания он не проявлял. Скитания, по-видимому, доставляли ему удовольствие. Он не страдал от того, что оказался сначала на Амчитке, потом в Нижнекамчатске. Когда же до него дошли слухи о предстоящем отъезде, глаза его радостно заблестели.
— Интересно, куда мы теперь отправимся? — спросил он.
В отличие от Сёдзо, Синдзо обладал быстрым и цепким умом. Единственной его слабостью были женщины. Еще на Амчитке он едва не нарвался на скандал, пытаясь завести шашни с местной девушкой. В Нижнекамчатске он не мог спокойно проходить мимо камчадальских девиц, за что его не раз ругал покойный Есомацу:
— Глупец, не набиваешься ли ты в зятья к камчадальскому лавочнику?
— Если возьмут — пойду не раздумывая, а родится ребенок — назову его Есомацу, — отвечал Синдзо.
Разговор кончался тем, что не на шутку рассердившийся Есомацу набрасывался на Синдзо с кулаками, но Синдзо был самым быстроногим из японцев.
Исокити унаследовал все лучшее от своего отца Сангоро, умершего на Амчитке. У него был такой же открытый и мягкий характер. К тому же Исокити научился прекрасно приспосабливаться к обстоятельствам. Как на самого младшего, на него всегда взваливалось больше всего работы, но он ни разу не выразил неудовольствия по этому поводу. В глубине души Кодаю возлагал свои надежды именно на Исокити. С поразительной быстротой Исокити усваивал иноземные языки, мог свободно изъясняться по-русски и на языке островитян с Амчитки. Не прошло и года, как они прибыли в Нижнекамчатск, а Исокити уже сносно болтал по-камчадальски и по-корякски.
Кодаю почему-то был уверен, что смерть Тодзо в Нижнекамчатске последняя и что больше никто из его спутников не умрет: уж слишком часто приходилось им заколачивать крышки гробов.
Их путь из Нижнекамчатска лежал через Тигиль, где они должны были пересесть на судно и отплыть в Охотск. Дорога до Охотска была, очевидно, не из легких, но Кодаю предполагал, что в Охотске японцы окажутся под покровительством высоких властей России и их отправят на попутном корабле в один из портов Эдзо. Это не было просто предположением. Так объяснил Кодаю причину переезда комендант Орлеанков. За год общения с Орлеанковым Кодаю привык верить ему, а следовательно, и России. Судя по карте, Россия представляла собой огромную страну, во много раз большую, чем Япония. Причем у Кодаю сложилось впечатление, что в чем-то она была и более просвещенной, чем Япония.
Накануне отъезда из Нижнекамчатска Кодаю и его спутники отправились к могилам Есомацу, Кантаро и Тодзо. По русскому обычаю они положили на надгробные камни цветы и помолились за души
Пятнадцатого июня японцев разместили в четырех лодках, стоявших у пристани на Большой реке близ Нижнекамчатска. Их сопровождали чиновник Орлеанкова — Тимофей Осипович Ходкевич и два его подчиненных. В каждой лодке находились по два-три русских гребца. Всего же в этом небольшом отряде насчитывался двадцать один человек — шестеро японцев и пятнадцать русских. Лодки длиной до девяти метров и шириной около девяноста сантиметров были выдолблены из цельных бревен. Вместе с двумя гребцами каждая лодка свободно вмещала по пять-шесть человек, максимум семь-восемь. Отряд плыл вверх по Большой реке. Продвигались вперед очень медленно — из-за быстрого течения. Японцы и не предполагали, что таким образом им удастся выйти к Охотскому морю, преодолев пересекающий полуостров горный хребет. В то время это был наиболее удобный и широко применяемый на Камчатке и в Сибири способ передвижения. Зимой лодки перевозили через водораздел на санях, чтобы спустить их на воду у истоков другой реки, летом — перетаскивали с помощью катков. Так передвигались русские путешественники, а нередко и казаки, которых пушной промысел манил через Уральские горы к Тихоокеанскому побережью.
Четырнадцать дней поднимались вверх по течению Большой реки лодки с японцами. День ушел на то, чтобы пересечь водораздел. Вниз по течению плыли куда быстрее. Казалось, в одно мгновение они пролетели несколько десятков верст и первого июля прибыли в Тигиль. Весь путь в триста семьдесят верст занял пятнадцать дней. Близ водораздела были заранее приготовлены запасные лодки, так что тащить своп лодки волоком не пришлось.
Сразу же по прибытии в Тигиль японцы отправились в дом уездного начальника, где был приготовлен для них ночлег. Тигиль представлял собой небольшой городок, состоявший из ста сорока пяти домов. Здесь отряд прожил целый месяц. Чтобы попасть в Охотск, надо было пересечь море. Из-за неустойчивой погоды плавание могло продлиться дней пятнадцать-двадцать, и необходимо было запастись продовольствием. День отплытия назначили на первое августа. Японцы пошли на пристань поглядеть на судно, на котором им предстояло добираться до Охотска. Они увидели одномачтовый бот водоизмещением примерно четыреста коку. Понравился он им или нет — трудно сказать. Во всяком случае, теперь они знали, на каком суденышке спустя несколько дней они отплывут в Охотск.
Первого августа судно отплыло из Тигиля. Кодаю сказали, что при попутном ветре до Охотска можно добраться за полмесяца. Однако на двадцать пятый день плавания земли все еще не было видно. Продовольствие и пресная вода были на исходе, экипажем стало овладевать беспокойство. Рацион сократили до двух кружек воды в день, вместо обычной еды выдавали соленую черемшу.
Наконец показалась земля. Палуба судна огласилась радостными криками, но радость была преждевременна. По словам матросов, они оказались значительно севернее Охотска, и никто не знал, сколько еще потребуется времени, чтобы достигнуть цели путешествия. Курс держали теперь к югу. Стояла безветренная погода, паруса обвисли, и судно в течение трех дней едва продвигалось вдоль унылого побережья без единого деревца. Пассажирам настолько опротивела соленая черемша, что они готовы были высадиться в любом месте, не дожидаясь прибытия в Охотск. В самый разгар обсуждения за и против высадки внезапно подул попутный ветер и разрешил споры.
К вечеру следующего дня судно прибыло в Охотск. Ярко светила полная луна. Кодаю и его спутники впервые за многие годы после отплытия из Сироко увидели настоящую морскую гавань ночью. Правда, она не была очень оживленной, здесь не сновали взад и вперед суда и лодки, но у пристани стояли на якоре несколько крупных кораблей, а на берегу в окнах домов светились золотой цепочкой огни. По морю путь от Тигиля до Охотска составил восемьсот верст, по суше пришлось бы пройти около двух с половиной тысяч верст. Первую ночь в Охотске Кодаю и его спутники провели на судне. Кюэмон и Сёдзо уснули сразу. Остальным не спалось. Возможно, они были слишком взволнованы.