Сны с собаками
Шрифт:
— Кто — это я гордись? Да что же, это все Димка мой? Вы это все говорите про него?
— Про Димку, да. Твой Димка. Был твой. А померла — все, уж не твой. Твой — это пока ты сама живешь. А без тебя никто уж и думал, как бы не пустить мальчишку в армию. Как дома удержать. Наоборот, только и слышал, что «вот закончишь школу — пойдешь служить, нам-то полегче будет, а то попробуй уследи за парнем», да «поскорей бы тебя призвали». Парень смирный был, а все твоим казалось, что надо его еще бы в чем-то ограничить. Сама знаешь, что воспитание — целая наука. А в чем бы новом ограничить, уже придумать
— А что же дочь моя? — спросила я.
— Дочка далеко от дома не уехала. В райцентре у нас живет, — ответила старуха. — На фабрике твоя дочь вышивальщицей работает. Народные промыслы. На выставках больших ее работы…
— А вот и неправда! — закричала я, обрадовавшись, что теперь точно вижу: все это не о моей семье. Это не может быть моя семья. И сын-то у меня не мог бы стать военным, а уж дочка…
— Дочка у меня просто ненавидит заниматься каким-нибудь шитьем! — победно объявила я. — Уроки труда у нее в школе — самые нелюбимые!
— Зато любит книжки читать, — тут же подхватила старуха. — Так?
— Так!
— Ну и скажи теперь — много ли прочитаешь в вашем доме? Если взялась за книжку — значит, тебе заняться нечем. Как это — молодая с книжкою сидит? Надо скорей тебя поднять и дать поручение, какое в голову придет, — чтоб не могла сидеть без дела, книжки читать. Ведь так?
— Так, — снова сказала я.
— А когда Танька бралась за иголку — чулки ли себе заштопать, или еще что… Все ей полагалось зашивать самой, себе и брату. Садилась за шитье — и пока не справится с работой, ее никто не теребил. Мол, девка занята, и славненько. А надо ли ей то, чтобы ее поминутно дергали? Вот и смекнула, что с иголкой-ниткой лучше не расставаться. Иголка стала ей первой подружкой. А все и рады были. Гордились даже Танькой. Думали — в Москве жить будет, да полотенца свои в Париж возить. Ан нет, те полотенца возят без нее. Большие люди за те вышивки большие деньги получают. А Танька твоя, как и жила, так и живет у нас в райцентре. На выходные, само собой, — в деревню. Хозяйство обихоживать… Мужик, опять же, у нее. Безногий…
— Почему безногий? — вконец растерялась я.
Старуха, не ответив, продолжала:
— А дети ее все в город подались, как школу закончили. Мамке-то с папкой никто не хочет помогать…
Она приблизилась и сказала мне в самое ухо:
— Внучка-то у тебя в городе с женатым живет, представь!
У нее пахло изо рта. Мне сразу стало неприятно. Ей-то какое дело до моей внучки! Такие черные старухи… Всех осуждают. В городе их тоже полно. И если станешь слушать, они тебе такого порасскажут…
Я спросила:
— А вы, вообще-то, кто такая, что про всех все знаете?
Старуха не стала отвечать, и я увидела, что она снова как будто что-то жует. И при этом становится все бледней и все воздушнее — как не до конца проступившее изображение на фотобумаге. Только она не проявлялась, а наоборот, исчезала.
Наверно, я бы еще стояла и смотрела на место, где только что была старуха. И теленок. «Проверь, примята ли трава», — сказала я себе.
Но тут мой пес вдруг снова сорвался с места. Потом уже я вспомнила: пока я говорила
Но в тот момент мне некогда было размышлять.
Собака летела вперед.
За холмом паслось стадо. Пастух уже держал кнут наготове.
Я летела вслед за Дружком, крича во все горло на бегу «Не бойтесь, он очень добрый, не надо кнут!»
Пастух с кнутом поджидал нас.
Все-таки он щелкнул своим кнутом, отведя руку далеко в сторону, так, чтобы не задеть Дружка. Только для устрашения. Я первый раз увидела вблизи, какой он длинный, этот кнут… Должно быть, с ним не так просто управляться… Надо уметь… Испуганный Дружок бросился ко мне, я, наконец, схватила его…
— Это моя собака, извините ее нечего бояться, просто молодой пес, его зовут Дружок, он… — стала привычно говорить я, как всем говорю, и вдруг наткнулась на пристальный, неотрывный взгляд этого парня-пастуха. Все, что сказала я и все, что бы могла сказать еще, имело такое же значение, как песня кузнечиков на лугу. Или как крики петухов и кур в невидимых отсюда чьих-то дворах.
Пастух был в сапогах и телогрейке, несмотря на жару. Это я отметила мельком. Потому что это тоже не имело никакого значения. Но надо же было что-то подмечать, думать о чем-то — хоть мельком…
— Ты замужем? — спросил меня пастух.
— Нет, — ответила я, не вдаваясь в подробности.
Так я тебе и сказала, что я вдова с двумя детьми! Чтобы тебя сейчас как ветром сдуло? Нет, эту новость я припрячу на потом. Когда-то же мне надо будет от тебя отделаться! Нет лучше способа отшить навязчивого кавалера, как познакомить его с детьми. Проверено уже не раз!
Ну, а пока — давай, ухаживай за мной!
Подумать только, какие сны снятся моему сынишке. Впрочем, ему уже сорок лет. С гаком…
— Придешь вечером в клуб? — спросил пастух.
И тут я фыркнула. Смешнее он бы ничего не мог спросить. Я представляла по рассказам: клуб — это такая комната, где надо обжиматься под дешевые попсовые хиты, выпив заранее дешевого вина… Там много людей, и все пришли, чтоб вместе обжиматься… Вроде им весело, они мечтают об этом целый день, пока работают…
— Послушай, пожалуйста, — сказал пастух. — Ты не должна смеяться. Это, вот… Я раньше жил в городе… И тебе не должно быть скучно со мной. Я могу любую тему поддержать в разговоре…
Мне вдруг стало стыдно. Захотелось сказать ему сразу про детей. И про то, что ничего у нас не будет. Не там ищет. Мне нравится, как парни ухаживают за мной, но им всегда приходится держать дистанцию. Тем, кто пытается нарушить правила, я сходу сообщаю про детей — и нет проблем. Бывает, правда, что кто-нибудь узнает о моих детях без меня. И тогда у меня наступает миг торжества. Кто-то начинает юлить, пытаясь объяснить, что его что-то во мне больше не устраивает. Устраивало — и перестало. Так бывает. А кто-то и не думает скрывать причин и простодушно говорит, что я обманщица, и надо было сразу его предупредить, что у меня дети. Подразумевается — что он тогда и близко бы не подошел. А я не отвечаю ничего — смотрю в чужое обозленное лицо и меня просто распирает от презрения.