Сны в ожидании зла
Шрифт:
— Я посмотрел во сколько фильм. Есть сеанс после девяти. Пойдем?
При всем желании ему отказать, Вероника не смогла. Вместо того чтобы заявить, что у неё вечер занят, что он может позвонить ей позже, ответила:
— Давай. Во сколько? — спросила Вероника и подумала: «Я не знаю, почему не могу забыть то, что было когда-то и теперь уже не важно».
— Так, я заеду в «Кронверк», посмотрю, что там и как с билетами и снова тебе перезвоню. Хорошо?
— Отлично.
— Окэ. До вечера.
Макс первым повесил трубку.
Вероника, не веря тому, что только что согласилась с ним встретиться, подумала: «И если у меня будут силы, я буду светлой. Даже этих сил не будет, то тогда я всё равно
Разговор был закончен, теперь пришлось достать телефон, снова запустить плеер. Обращаясь или к себе или к Максу, Вероника сказала: «Опять! Я же просила, хватит. Никаких звонков. Почему всегда происходит одно и то же? Кому это всё нужно? Хотя, мы же и, правда, вчера договорились. Я забыла. Или захотела забыть?» Песни уже не радовали, хотелось, чтобы день скорее закончился и наступил вечер. Вероника не могла бы назвать свое состояние восторгом, а вот называть его состоянием близким к потере сознания — могла.
Вспомнилось, как однажды они с Максом встретились совершенно случайно в центре города, и он предложил её подвезти до дома. Это было летом, кажется пару лет назад. Да, кажется, так. Было солнечно и тепло, но горизонт уже затягивала темная туча. Тогда Вероника попыталась поторопить приближающуюся грозу. Честно говоря, она не думала, что действительно может это сделать. Тучи стали темнее, а ветер усилился. И, скорее всего, это было лишь стечение обстоятельств. Но вот тогда он и произнес эту странную фразу: «Оставайся светлой». Тогда она не поняла её. Не увидела в ней магического смысла. Вероника была слишком легкомысленна, любые идеи о магии ей казались абсурдными. Она считала все эти странные мысли о магии и всём таком прочем признаками безумия, хотя, ей нравилась сама идея о возможности влиять на события или хотя бы на природные явления. И Вероника думала, что она действительно может оказывать влияние на события, ей думалось, что она может знать будущее. А может быть, так оно и было. В жизни бывает всякое, и чудеса вполне возможны. Это воспоминание уступило место другому, более свежему. В голове стали крутиться обрывки последнего разговора с Ольгой.
— А он точно нежить, сто процентов, — уверяла её Ольга. — Я точно тебе говорю. Я видела его. Слушала его песни. Чистый Зов. Музыка — это очень древнее и сильное оружие. Она и правда может быть Зовом. Она может вести за собой, она может оживлять, но она может и убивать. Это очень древнее искусство, а высшие существа обычно знают толк в красивом и изящном оружии. Просто многие, особенно вампиры, сейчас так слабы, что не могут овладеть этим древним искусством. Так, соискатели в мире магии. Пустышки.
Ольга смотрела на неё очень внимательно, и от её взгляда Веронике становилось как-то не по себе. Ольга Котова была высокой худой брюнеткой. Чаще всего Ольга носила брюки, или же длинные юбки. Но что бы Ольга ни надевала, её стиль можно было назвать «готичным», ныне модным и очень распространенным среди молодежи. Иногда Вероника думала, что раньше она и сама так одевалась, но никто не называл тогда этот стиль «готичным». Теперь всё было иначе. Ольга чем-то напоминала Веронике её, только моложе, рассудительнее и мрачнее. И ещё в Ольге было что-то очень неуловимо-странное, чем-то она напоминала Фадеевой Макса. Чем? Холодностью и странным взглядом. Или каким-то почти неуловимым проблеском зла?
— Может быть, ты же знаешь, я почти не верю во всё это. Магия? Есть ли она? Ольга, вот скажи, что такое магия? Все только о ней говорят, пишут длинные пространные книжки и что? Где она? Покажи? — требовала Вероника, хотя сомневалась, что хочет что-то увидеть, так как, несмотря на все свои сомнения, какой-то частью
— Ну, это как посмотреть на этот вопрос, — вздохнула подруга-упырша. — Может быть, и есть. Всё зависит от того, как ты смотришь на этот мир. Может быть, и нет. И все мы просто чокнутые. Всё может быть. Когда я сама стала вампиром, я поняла, что магия — это просто.
Какое-то время Котова помолчала, словно собираясь с мыслями, чтобы объяснить как-то более понятно. Вероника подумала, что её подруга, просто не знает, как ей ещё объяснить такие простые истины. То, что она слышала от Ольги, было ей давно знакомо, но почему-то Фадеева продолжала играть роль человека не только глубоко сомневающегося, но и ко всему прочему, не желающего иметь что-либо общее с любыми проявлениями мистического и непознаваемого. Наконец-то Ольга решилась продолжить.
— Понимаешь, Ника, магия — это другой способ видения этого мира. Или миров, как хочешь, — пожала плечами Ольга. — Понимаешь, магия она во всём, что нас окружает, она в нас, она в нашем мире, в нашем искусстве и любых наших действиях. Особенно много магии в стихах и музыке. Я могу сказать, что любой талантливый музыкант, поэт или писатель, да и художник тоже, всегда в состоянии изменить реальный мир, переписать его, внести что-то своё и повлиять на события. Многие из творцов не задумываются о магии, они не маги, они обычные люди, хотя, конечно, попадаются разные, как например, твой Макс. Он маг — вампир, как и я.
Рассуждая подобным образом, Ольга как-то странно смотрела на Веронику. В этот момент Вероника почти верила в её слова. А что? Ольга всегда спокойна, так будто её не интересует обычная жизнь. Она не любит солнечный свет, но и не скрывается от него. Удивительно, но вопреки легендам о вампирах Ольга любила и вкусно поесть, и даже выпить. Когда же Вероника спросила её об этом, то в ответ Ольга лишь хмыкнула и сообщила, что все фантазии, байки, легенды, мифы и прочее про вампиров (она никогда не говорила «упырей», тогда как Вероника не могла называть нежить иначе) — это чушь, выдумки, частенько самих же вампиров, чтобы надежнее оказать влияние на слабеньких людишек. Но всё это, хотя и противоречило сказкам об упырях и их наклонностях, как-то гармонично сочеталось с ощущением небезопасности, которое возникало у Вероники всякий раз, когда она общалась с Ольгой. Высокая, худая Ольга всегда выглядела несколько более бледной, чем обычные люди. И ещё это ощущение — странного холода. Не телесного, а внутреннего. Такогоже, как и у Макса. Хотя, как помнила Вероника, может быть, Макс и отличался эмоциональной холодностью, но вот уж тело-то у него было теплое. Ей очень нравилось находиться рядом с ним, но в то же самое время, почему-то одновременно с этим чувством покоя и удовольствия обычно накатывал жуткий страх и приступы дурноты.
— Может быть, может быть… — Мне, как психиатру, очень сложно. Ты же понимаешь. Для меня все эти темы — это безумие. Сто процентов и немного ещё. Типичное сумасшествие. Классическое. Обычные бредовые идеи. Эндогенные и экзогенные психозы. Не больше. Как мне во всё это поверить? Вот ты говоришь, что я сталкер. Макс меня тоже частенько называл сталкером. Хотя какой я, к ангелам, сталкер? Для меня сталкер — это персонаж «Пикника на обочине», а в жизни — это тот, кто в состоянии не убиться раньше возможного срока, избегая явных и скрытых ловушек. Простых бытовых ловушек, а не каких-то магических. Ты же знаешь, что в магии я не смыслю, для меня это лес. А сама я в дерево во всех этих магических делах. Хорошее такое дерево друидов — дуб.