Сны Вероники (сборник)
Шрифт:
Я повзрослела, у меня появился Друг, мои ночные страхи обжились в душе и не слишком меня тревожили, так как каждому шуму и звуку я привыкла находить вполне логичное объяснение.
Однажды, когда моей бабушки не было дома, мы с моим Другом дурачились в спальне и вдруг, в пустой квартире раздался какой-то звук. Я беспечно сказала, что это, наверное, опять соседям не спится. Но вдруг меня осенило: наверху-то живёт полупарализованный старик, который еле двигается. И тут ещё мой друг, подлив масла в огонь моих прежних страхов, с уверенностью заявил, что звук доносится из нашей квартиры, никак не иначе. Он направился к закрытой между спальней и салоном двери, открыл её, но, естественно,
Меня вдруг посетила мысль, что в доме живёт хищник. Как будто это была моя тёмная сторона, мой персональный хищник, знакомый мне одной, услышать которого могу только я одна. Или очень близкий мне человек.
Увидела я его дважды: сначала как тёмный пушистый силуэт, промелькнувший в спальне за кроватью. Во второй раз этот силуэт возник, когда я лежала, засыпая, на свой кровати. Он возник как будто из воздуха, появился и пристроился прямо на мне, на уровне глаз, принял форму человекоподобного лохматого зверька с круглыми кошачьей формы и цветом глазами. Пристально глядя на меня и не шевеля губами он сказал «ты – моя!». Сказать, что мне было в тот момент как-то не по себе, значит не сказать ничего.
Однажды мы с другом зашли в продуктовый магазин. Расплачиваясь, увидели рядом с кассой кошку. Чёрную. Смеясь, мы спросили продавщицу, мол, чья она и что делает здесь, а та вполне серьёзно ответила: «Ждёт кого-то». На наше «кис-кис» кошка живо повернулась, спрыгнула с прилавка и отправилась вместе с нами в квартиру моей бабушки.
Зайдя в спальню, она ходила, обнюхивая углы, как если бы была собакой, и каждый раз, глубоко набрав воздух и почувствовав только одной ей слышимый запах, громко фыркала.
Впервые за долгое время, в эту ночь я спала спокойно. Кошка в какой-то момент, удовлетворённая результатом своих исследований, примостилась у меня на груди, усыпляя своим колыбельным мурлыканием. Я время от времени открывала глаза и с удивлением замечала, что она не спит, а зорко смотрит по сторонам. Когда же утром я проснулась, кошка спала в том же положении на моей груди, но, присмотревшись, я заметила что половина носа у неё как будто срезано острой бритвой! После всех этих происшествий меня совсем не удивило, что кошка исчезла так же внезапно и неожиданно, как и появилась в нашем доме.
Кто-то мне объяснил, что это домовой, ничего конкретного от меня не хочет, но страхом людским питается, как хлебом. С ним нужно договориться, подружиться и не бояться. Так, однажды ночью, набрав полную грудь смелости, я спокойно и уверенно выдохнула в пустоту: «я-не-твоя!»…
А ещё поняла, что больше всего он не любил грязную посуду. Потому как если в раковине были немытые тарелки, из кухни иногда доносился звук, как если бы кто-то сидел за столом и нервно постукивал по нему пальцами. В этом я была с ним полностью согласна, поэтому я тут же вставала и шла наводить порядок.
Как всё это закончилось и когда, я не знаю. Но иногда я вижу во снах старую бабушкину квартиру и чувствую присутствие моего, но уже прирученного, хищника.
Сын
Спасибо Тебе, Г-ди, за то, что ты мне дал.
Ещё больше спасибо за то, что не дал.
Она сидела, вжавшись в угол, обхватив колени руками. Слёзы текли по щекам. Как холодно и грязно! И взгляд, неподвижно устремлённый на мёртвую подругу-наркоманку. И его лицо, сначала – когда он склонился над телом подруги, а затем – когда затормошил меня, выводя из оцепенения. И, встряхнув головой, словно отгоняя наваждение,
И когда я подняла заплаканные глаза, свет, вдруг пробившийся из-за тучи, так ударил, что на мгновение, потеряв способность видеть и зажмурившись от страха, я упала. Но что-то внутри меня требовало, чтобы я открыла глаза; как будто чья-то рука властно, за подбородок приподняла мою голову и повернула в ту сторону, куда нужно было смотреть. И я увидела. Как будто до этого между мной и миром стояло стекло, по которому, как по настилу старой заброшенной танцевальной площадки были разбросаны опавшие листья. И когда ярким, нестерпимым золотом ударил солнечный свет и разбил это стекло, ворвался ветер, разметав листья, как мысли, в разные стороны хрустальными брызгами стёкол.
И я заплакала вновь, потому что поняла что это – ОН, тот, кого я так долго искала и ждала, из-за которого пережила весь этот ужас с умершей подругой-наркоманкой, державшей меня около себя и не отпускавшей, чтобы, не дай Б-г, не пропустила его.
Вот он подходит ко мне, думая, наверное, что напрасно связывается с психопаткой. Не поднимая головы, я протянула ему руку, как бы замерев под тяжестью мыслей, но в тот момент, когда его пальцы коснулись моих, произошло ещё одно чудо.
В какие-то доли секунды я увидела и пережила всю нашу совместную жизнь. Наши влюблённые весёлые лица, наши жаркие ночи, нашу свадьбу, даже муки рождения первенца. Такой крепкий малыш и волосы как у отца… его внезапная смерть… наше отчуждение и охлаждение после потери малыша…
И когда он меня поднял, вытянув как будто из какого-то кошмарного сна, в этот момент прошлое, настоящее и будущее соединились вместе законченной мыслью: «Спасибо за то, чего ты мне не дал!»
Собака Павлова
Натали работала в роскошном ресторане в должности… красивой и безмолвной статуи. В течение вечера она могла переменить положение затёкшего до изнеможения тела всего несколько раз, маневрируя в скудной палитре заранее выбранных положений. Тело её было окутано полупрозрачной золотисто-телесного цвета тканью, подчёркивающей грацию контуров её фигуры, переливающейся и искрящейся в свете ламп и светильников. Всё это придавало особую изысканность обстановке и легкий аромат ненавязчивой эротики.
Ни её имя, ни одежда, ни образ не принадлежали ей, её были только глаза янтарного цвета, заглянув в которые можно было если не утонуть, то почувствовать себя прогуливающимся по берегу моря вечной жизни.
Если бы Натали спросили (чего никто и никогда не догадался сделать), что она чувствует, будучи в образе неподвижной статуи, она бы сказала, что это похоже на пребывание в глыбе льда замороженного времени, где пропадают границы пространства и даже меняется восприятие.
Вначале ей было тяжело стоять неподвижно. Особенно трудно было держать руку. Так неестественна для неё самой, но естественна для образа статуи, поднятая вверх рука затекала и, казалось, наливалась чугунной тяжестью. Но одна из девочек, с которой она работала, дала простой совет, облегчивший ей не только работу, но и заставивший призадуматься: нужно думать не о руке, которая с каждой секундой и минутой прибавляла в весе под тяжестью внимания, но переключаться на иную часть тела или вообще подумать о чём-то другом. Тогда чудесным (или самым обыкновенным) образом тяжесть в поднятой руке перестаёт ощущаться!