Со многими неизвестными. Угол белой стены
Шрифт:
— Ну если надо… Я, конечно, могу…
Когда ушел встревоженный и какой-то необычно вдруг притихший Урманский, Сергей сказал:
— Обрати внимание: она видела из окна домик и церковь.
Лобанов досадливо махнул рукой.
— В городе еще не меньше двух десятков церквей и вокруг них сотни домов. Их можно видеть из тысячи окон.
— Тем более если она смотрела с пятого или шестого этажа, — добавил Жаткин.
— Так-то оно так. Но все-таки интересно.
Совещание
Лобанов сказал:
— Да-а, а узелок затягивается еще туже, я гляжу.
— По-моему, наоборот, — возразил Сергей. — У меня такое ощущение, что он вот-вот развяжется. Понимаешь, сейчас впервые наконец реально пересеклись две линии наших поисков — Семенов и… думаю, Прохоров.
— Эх, допросить бы сейчас Семенова, — мечтательно произнес Лобанов и даже потер руки. — Давай-ка позвоним.
Но из больницы сообщили, что Семенов все еще в тяжелом состоянии, хотя жизнь его теперь вне опасности.
— И на том спасибо, — положив трубку, сказал Лобанов. — Своё он, значит, получит.
Потом друзья вспомнили, что с утра еще ничего не ели, даже, собственно говоря, не с утра, а со вчерашнего вечера, и побежали в буфет: столовая по воскресеньям не работала.
Сергей еще дожевывал у себя в кабинете бутерброд, прихваченный из буфета, когда в дверь заглянул сотрудник.
— Банкина здесь, Сергей Павлович.
— Кто? — в первый момент не понял Сергей.
— Ну, Тамара, — усмехнулся сотрудник.
— Пусть заходит, — сказал, Сергей, пряча недоеденный бутерброд в ящик и торопливо смахивая со стола крошки.
Тамара вошла сразу, разгоряченная, злая, в распахнутой знакомой шубке, под которой виднелось легкое платье в каких-то ярких Цветах и разводах.
— Это что же такое, а? — сразу перешла она в наступление. — Я что, виноватая, по-вашему? Присылаете тут всяких!..
Сергей холодно и подчеркнуто спокойно спросил:
— Будете рассказывать?
— А мне больше нечего рассказывать! Я вам все вчера рассказала! Вот я, как знала, что теперь таскать будете! Как знала!.. С вами только свяжись! Только палец вам сунь!..
— Значит, все сказали? — все так же спокойно переспросил Сергей. — Ну хорошо. Тогда я вас попрошу ответить на некоторые вопросы. Да вы садитесь.
Тамара опустилась на стул и, прижав к груди руки, плачущим голосом сказала:
— Ну что я такого сделала вам? Чего вы меня терзаете?
— Кому передали записку для Марины?
— Да вы что? Какую записку?
Она всплеснула руками и с таким удивлением посмотрела на Сергея, что тот подумал: «Ну и артистка».
— Ту, самую, которую Георгий
— Господи! Да я ее нарочно взяла, чтобы успокоить его. Никому я ее не передавала!
— Где же она?
— Где? Выбросила.
— Так. Первая ложь, — невозмутимо констатировал Сергей. — Марина записку получила и два часа назад звонила Георгию.
— Ну да?…
Тамара широко открыла глаза и изумленно посмотрела на Сергея.
— Представьте себе, звонила, — подтвердил тот.
— Ничего не понимаю. Своими руками ее выбросила. Может, кто подобрал?…
— Ах, вот как? Подобрал? Ну тогда я вам должен кое-что разъяснить, — строго проговорил Сергей. — Вы мешаете следствию. Вы даете заведомо ложные показания. За это наказывают, учтите.
— Я что, воровка? Бандитка? — пронзительно закричала Тамара. — Ничего не крала!.. Никого не грабила!.. Я… Я…
Слезы потекли у нее по щекам, и она, трясущимися руками расстегнув сумочку, достала платок.
Сергей посмотрел на ее руки, на длинные, сильные пальцы с ярким маникюром, и ему в голову пришла неожиданная мысль.
Он встал, прошел в угол кабинета, где на тумбочке стоял графин с водой, и, налив полный, до краев, стакан, подошел к девушке:
— Выпейте и успокойтесь.
Она почти вырвала у него стакан, расплескав воду, и, сделав несколько жадных Глотков, поставила его на стол возле себя.
— Будете рассказывать?
— Ну чего, чего вы от меня хотите? — умирающим голосом спросила она, прижимая ладони к вискам-Это же пытка какая-то. Мне сейчас плохо будет…
— Не хотите говорить про записку, скажите: зачем вчера приходили к Семенову?
— Я?… А он сам велел!
— Зачем?
— Одну вещь взять…
— Какую вещь?
Сергей сам поражался своему терпению.
— Какую?… Ну, эту… — она запнулась, потом быстро добавил: — Костюм джерсовый, вот какую. Купил мне и сказал, чтоб взяла. Вот я и взяла. Могу показать, если хотите.
— Покажите. А Семенов подтвердит.
Впервые, кажется, смятение отразилось на её лице, и она пробормотала:
— Я почем знаю, подтвердит он или нет…
— Увидим. Ну, а вы что ему принесли?
— Я?… Н-ничего не принесла…
— А вы припомните.
— Говорю, ничего, значит, ничего!.. И хватит ко мне приставать! Я… я больше вынести этого не могу!..
Долго еще продолжался этот бессвязный, путаный разговор. Тамара то грубила, то начинала истерически рыдать, то хваталась за сердце и жадно пила воду. Лживые слезы текли по ее раскрасневшемуся, потному лицу. Она так взвинтила себя, что под конец, кроме каких-то бессвязных выкриков, от нее уже ничего нельзя было добиться.