Со многими неизвестными. Угол белой стены
Шрифт:
Вальков все же прочитал протокол до конца. Когда он кончил, Сарыев досадливо заметил:
— Ну, ясно. Все тут интереса для дела не представляет.
Произнес он это уверенно и безапелляционно, словно приказывая больше к протоколу не возвращаться.
Однако Вальков как будто не заметил этой интонации и продолжал:
— По правде сказать, меня такой осмотр не устроил. И потом уже, в морге, я из карманов убитого весь сор вытряхнул и направил на экспертизу. Мало ли что, думаю, уж больно его там много.
— Чудит наш Макарыч, — тихо сказал кто-то на ухо соседу.
Тот сердито ответил:
—
— Ну и что ваша экспертиза дала? — нетерпеливо и чуть насмешливо спросил Сарыев.
— Вот в том-то и дело, — задумчиво ответил Вальков, словно решил сперва про себя оценить это открытие. — Дала она… гашиш. Вот что. Просыпался он, видать, там. А как мы установили, сам Гусев этой заразой никогда не увлекался.
— Выходит, еще одна версия, — в тон ему заметил сидевший в стороне розовощекий, чубатый Леров. — Приторговывал небось?
Вальков покачал головой:
— Это, милый, пока не версия, и, удастся ли на этом построить версию, еще вопрос. Но попробуем, конечно.
— В котором часу, вы сказали, произошло убийство? — снова спросил Сарыев. Сообщение о гашише как будто не произвело на него впечатления.
— Около одиннадцати вечера, — ответил Вальков. — Темно уже было. А Цветочная улица совсем не освещена, и вечером прохожих почти не бывает. Страшновато там ходить, по правде говоря.
— Черт знает что! — возмутился Сарыев. — Надо было давно вопрос поставить. Конечно, определенные трудности у нас с этим еще имеются. Но сигнализировать надо, добиваться. И кому, как не вам! — Он сердито посмотрел на Нуриманова, затем снова обратился к Валькову: — Жители улицы ничего не слышали?
— Никто ничего не слышал. Глухая улица. Старая. Окна на нее не выходят. Одни дувалы тянутся.
— Ай, ай, ай, — покрутил бритой головой Сарыев. — Вот заехал парень.
— Сам не заехал бы, — коротко заметил Нуриманов и добавил: — Пассажира привез.
— А может, у него там знакомые живут? — возразил Сарыев. — Может, эта самая девица? Всегда, товарищи, надо…
— Проверили, — сказал Вальков. — Нет у него там знакомых.
— Это другое дело, — удовлетворенно произнес Сарыев, по-видимому нисколько не обидевшись, что его прервали. — Тогда, конечно, пассажир. И возможно, не случайный. — Он многозначительно поднял палец и, хмурясь, посмотрел на Валькова. — Поэтому мотив ограбления и не отпадает?
— Ясное дело, — заметил кто-то. — Могли взять только наркотик.
Сарыев живо обернулся в ту сторону.
— Значит, знали, что он у Гусева был. Значит, не случайный человек сел в машину. Хотя… — он на секунду задумался, — убийца мог и неожиданно наткнуться на наркотик. И взять. А деньги оставить. Чтобы нас запутать. В таком случае не дурак, выходит, попался. Отсюда что вытекает, товарищи? — Сарыев строго оглядел присутствующих. — Вытекает, что версий много. Значит, надо быстрее работать, энергичнее, оперативнее. Вторые сутки идут! Вяло работаете. Медленно. Значит, надо подключить новых людей. — Он бросил многозначительный взгляд на Нуриманова.
Тот, нахмурившись, кивнул головой.
— Дадим Валькову еще людей, — отрывисто сказал он.
— Что ж, — все так же многозначительно произнес Сарыев. — Решайте
Присутствующие насторожились. Но Сарыев больше ничего не прибавил.
Совещание закончилось.
Когда сотрудники разошлись, Сарыев сказал Нуриманову:
— Вчера звонила Москва. Поздно ночью. Кто, думаешь?
На худом лице Нуриманова впервые мелькнуло что-то вроде улыбки. Он не спеша закурил, помахал рукой, разгоняя дымок, и, откинувшись, коротко произнес:
— Наверно, Сергей, а?
— Точно. Коршунов. А зачем звонил, знаешь?
— Откуда? — поднял одну бровь Нуриманов.
— Честно говоря, я думал тебя пока не отвлекать. — Сарыев провел смуглой маленькой ладонью по бритой голове. — Но раз в карманах у этого Гусева нашли гашиш, то… город Борек знаешь?
— Знаю. Лобанов там.
— А-а. Ну так вот. Слушай внимательно.
Вальков зашел к себе в кабинет вместе с Леровым и Муратом Ибадовым, молодым пареньком, лишь недавно пришедшим в уголовный розыск по путевке машиностроительного завода.
Помощники его были разительно не похожи друг на друга. Огромный, голубоглазый, румяный, с пшеничным чубом, падавшим на лоб, Леров и маленький, смуглый, с блестящими, гладко зачесанными назад черными волосами и такими же черными бусинками глаз Ибадов. Подружились они с первого же дня появления Ибадова в отделе и характерами удивительно дополняли друг друга. Медлительный, обстоятельный, любивший все заранее рассчитать и десять раз взвесить, Леров умерял горячность и стремительность своего нового приятеля, в то же время невольно и сам начиная действовать и размышлять куда быстрее, чем раньше.
Единственное, но, однако весьма существенное, что объединяло их, это армейская подтянутость, точность и решительность, быстрая ориентировка и смелость — качества, которые приобретаются только службой в армии, ее суровой и мудрой, школой воспитания. И Вальков, подмечая в них эти качества, невольно вспоминал себя и все то, что дала ему самому армия, что осталось в нем навсегда, помогла идти по той трудной и счастливой дороге, которую он себе выбрал. Вальков незаметно любовался и про себя гордился своими молодыми помощниками и ни на кого бы их не променял. Всех троих как бы объединяло это незримое, но вполне ощутимое, однако, армейское братство. Закон боя «Погибай, но товарища выручай» в сегодняшней их трудной борьбе мог проявиться в любой, самый неожиданный момент. И тут Вальков был уверен, его парни не дрогнут. Они были и остались солдатами в самом лучшем, благородном и в самом прямом смысле. И Вальков, не давая спусков и поблажек, как и положено в армии, продолжал воспитывать из них бойцов, солдат нового, тоже важного и опасного фронта. Недаром Леров как-то, смеясь, заметил, что ему все время кажется, будто он сменил только часть, только род войск, только форму, но остался солдатом, навсегда Солдатом. Нет, славные у него парни, и он из них сделает опытных бойцов, передаст им все, чем богат сам, с радостью передаст, они это заслужили.